– Забрали, – повторила Октавия. – Как это забрали?

Джорджи ответил не сразу.

– С этого места ее речь стала немножко странной, – сказал Джорджи. – Понимай как хочешь, считай меня глупцом, но в ее словах что-то было. Может, разум ее и был затуманен джином, но сама она верила, что глаголет святую истину. Ее племянница трудилась в прачечной, а это изнурительная каторга, да еще в условиях адского пекла. Девушка не была создана для такой работы – я вообще не представляю, как так можно работать, судя по тому, что она рассказала, – и прошлым летом она заболела. Ей стало трудно дышать, и в конце концов она совсем слегла, по-видимому, от чахотки. Почти не вставала с постели, вот так. Женщине этой пришлось очень тяжело: мало того что за племянницей требовался уход, семья лишилась ее заработка, и очень скоро, по словам женщины, она стала трудиться чуть ли не двадцать часов в сутки. Дошло до того, что у нее начались видения, так она говорила, но при этом жизнью клялась, что ее дальнейшие слова – сущая правда. А рассказала она вот что: за ними следили, вернее, за ее племянницей. Следили Похитители душ – так их она сама назвала, без моей подсказки. Один священник ее предупредил, сообщила она. Какой-то пастор. Он сказал, что им нужны особые люди, – учти, сестра, я лишь передаю слова этой женщины, – особые люди, у которых очень светлые души. Не знаю, что она подразумевала. Может, имелись в виду люди более праведные, чем все остальные. Не все способны их распознать, сказал этот священник, но Похитители душ могут, и он тоже. И чем больше будет слабеть ее племянница, тем светлее будет становиться ее душа, пока…

Джорджи взмахнул рукой, словно выхватывая из воздуха подходящее слово. Октавия ждала, почти затаив дыхание.

– Видимо, пока не наступит конец. Так она дошла до самой странной части своего рассказа. Однажды вечером эта женщина вернулась домой, валясь с ног от усталости. Как всегда, заглянула в дальнюю комнату, где была устроена постель для больной. И видит: они стоят, склонившись над ней. Двое мужчин в черном. Света в комнате не было, поэтому лиц их она не разглядела. Света-то не было, но племянница ее лежала в платье, которого эта женщина раньше не видела. Дорогое белое платье, как свадебный наряд для принцессы. И от нее исходил свет, – не смотри на меня так, сестра, – девушка светилась изнутри.

Октавия сидела, прижав ладони к коленям, и молчала до тех пор, пока не почувствовала, что может доверять своему голосу. Да, именно так. Картина из ее собственных видений.

– Продолжай, Джорджи, – тихо произнесла она. – Не знаю, какое у меня было выражение лица, но ты неверно его истолковал. Я не подвергаю сомнению твой рассказ. Что еще? Что еще она говорила?

– Ее сшибли с ног, насколько я понял, она упала и потеряла сознание. Когда очнулась, они уже ушли. И девушка тоже исчезла. Исчезла, и больше ее никто не видел. Ей до сих пор больно это вспоминать, она ужасно разволновалась. Стала визжать – точнее слова не подберешь, не в обиду ей будет сказано, – что они приходят и уходят, когда хотят, похищают девушек и их души. Местная пьянь не обращала на нее внимания; привыкли, должно быть, к ее выходкам, а у меня, увы, нервы сдали.

– Как ее звали, Джорджи? Она сказала, как звали ее племянницу?

– Да. Фелисити Хардвик. Ей было всего восемнадцать лет. И, предваряя твой вопрос, сразу говорю: да, я тотчас пошел в полицию, на Леман-стрит, куда раньше обращалась и сама эта женщина, побеседовал с сержантом в дежурной части. Блейк его фамилия. На вид честный, обходительный парень. Узнав, что я военнослужащий, можно сказать коллега, он согласился уделить мне немного времени. Сообщил, что дознание по похищению проведено, но результатов никаких. Дело не закрыто, и он лично следит за ходом следствия, ведь у него у самого дочери растут. Мне не хотелось слишком дотошно пытать сержанта Блейка, он и так рассказал больше, чем мог, но я постоянно помнил о твоем мистере Хили и о девушке, которая, по некоторым сведениям, пропала из пансиона. И я спросил, известно ли что об этом. Но тут он умолк и посмотрел на меня с подозрением. Заявление об этом было, сообщил он, но оно поступило только сегодня утром. А откуда я об этом узнал, поинтересовался он, если чернила в регистрационном журнале еще не высохли? Как тебе известно, хитрить я совсем не умею, так что я не стал ничего выдумывать. Сказал только, что я полдня провел в Уайтчепеле, а там все только и болтают про похищения, и это правда. Что я был с ним честен, ни за кого себя не выдавал. Что меня взволновало горе той женщины и что она взяла с меня слово помнить об этом злодеянии и сделать все возможное, чтобы его раскрыть. Обрати внимание, я ни в чем ему не солгал, хотя немало опустил в своем рассказе. Может, поэтому он вроде как успокоился. Не знаю, так это или нет, во всяком случае, он поделился кое-какими подробностями нового дела, если это именно оно. Пропавшая девушка зарабатывала изготовлением искусственных цветов. О ее исчезновении заявила хозяйка пансиона для работниц-сирот, который находится где-то в районе Финч-стрит. Некая миссис Кэмпион.

Октавия карандашом делала записи на полях газеты «Таймс».

– Что-нибудь еще? – спросила она, подняв голову от газеты.

Джорджи потянулся к кружке, но, увидев, что чай остыл, тут же отодвинул ее от себя.

– Да, есть, – ответил он, немного помолчав. – Есть, сестра, но, возможно, ты сочтешь это ерундой и не поблагодаришь за то, что я скажу. Сержант Блейк огляделся по сторонам, потом привстал из-за стола и наклонился ко мне, чтобы никто его не услышал. Кое-кто, сообщил он, принял меры к тому, чтобы полиция не очень-то усердствовала в расследовании дела Фелисити Хардвик. Это было устроено с большой осторожностью, никаких следов не осталось, но теперь ясно, что расследованием практически никто не занимается и оно вот-вот прекратится. В детали он вдаваться не стал, но я видел, что его это тревожит. Что касается нового дела, сказал сержант, он не вправе сообщать мне подробности, тем более что их все равно кот наплакал, но и здесь имеются обстоятельства, которые его настораживают. Эта девушка примерно того же возраста, что и предыдущая. Тоже сирота, но только у нее вообще не было родственников, к которым она могла бы обратиться за помощью. Она тоже заболела от тяжелой работы, но не так сильно. Это все довольно типично, можно сказать, но одна деталь его поразила. В пансион эту девушку привел какой-то священник. Сказал, что она стала объектом нежелательного интереса и он хотел бы ее спрятать. Больше он ничего объяснять не стал, возможно, опасался, что миссис Кэмпион откажется ее приютить. Но на взгляд сержанта Блейка, священник сообщил достаточно, и я склонен согласиться с ним, хотя мое мнение значения не имеет.

Джорджи зевнул и, откинувшись на спинку стула, толстыми пальцами стал ерошить облезлую седеющую шерстку Джуно.

– Ну что ж, – произнесла Октавия, стараясь придать голосу беззаботный тон. – Для новичка на репортерском поприще в первый день ты поработал неплохо. Если мистер Хили узнает о твоих талантах, он, чего доброго, в твоем лице найдет мне замену.

Джорджи с опаской взглянул на нее.

– Ты что – собираешься ему все это рассказать? Ведь материала для статьи явно недостаточно!