— О Денис, что вы сделали!

Но когда она оглядела чистенькую пустую кофейню с рядами мраморных столиков, сверкающими зеркалами, светлыми обоями, когда она дала усадить себя на одно из обитых плюшем кресел, совсем такое, как ее скамейка в церкви, ее охватило сильное удивление, как будто она ожидала увидеть здесь грязный притон, подходящий для развратных оргий, которые, если верить молве, всегда происходят в таких именно местах.

В еще большее замешательство ее привело появление добродушного на вид толстяка с несколькими подбородками. Толстяк подошел к ним с улыбкой, быстро согнул в поклоне то место, где у него некогда была талия, и сказал:

— Добро пожаловать, мистер Фойль! Рад видеть вас снова.

— Доброе утро, Луи.

(Значит, это и есть то самое чудовище, хозяин кафе!)

— Удачно съездили, мистер Фойль? Много заработали, надеюсь?

— Еще бы! Эх, вы, старый кусок сала! Разве вы до сих пор еще не убедились, что я все умею сбыть? Я сумел бы распродать тонну макарон на улицах Абердина.

Берторелли засмеялся и выразительным жестом развел руками, а от смеха вокруг его полного сияющего лица образовалось еще больше подбородков.

— Это-то дело нетрудное, мистер Фойль! Макароны — хорошая штука, не менее полезная, чем овсянка. От них человек становится такой толстый, как я.

— Это верно, Луи. Вы — живое доказательство, что не следует есть макароны. Ну, не будем говорить о вашей фигуре, Как поживает семейство?

— О, великолепно! Бамбино скоро будет с меня величиной! У него уже два подбородка!

Когда он громко захохотал, Мэри снова с ужасом уставилась на этого злодея, скрывающего свою низость под маской притворного веселья и мнимой добросердечности.

Но тут Денис прервал ход ее противоречивых мыслей, дипломатично спросив:

— Что вы хотите заказать, Мэри? Может быть, макаллум?

У Мэри хватило смелости кивнуть головой. Она не знала, какая разница между макаронами и макаллумом, но сознаться в своем невежестве при этом архангеле порока было выше ее сил.

— Отлично, отлично, — согласился Берторелли и убежал.

— Славный малый! — заметил Денис. — Честен, как золото. А уж добрее его не найти.

— Да как же… — дрожащим голосом возразила Мэри. — О нем говорят такие вещи…

— Ба! Вероятно, что он ест маленьких детей? Все это просто противное ханжество, Мэри, милая! Нам пора бы отрешиться от него, ведь мы живем не в средние века. Оттого, что Луи итальянец, он не перестает быть таким же человеком, как мы. Он из какого-то местечка близ Пизы, где стоит знаменитая башня, — знаете, та, что клонится, но не падает. Когда-нибудь мы с вами поедем ее посмотреть. И в Париж поедем, и в Рим, — добавил он небрежно.

Мэри с благоговением посмотрела на этого человека, который называл иностранцев просто по имени и говорил об европейских столицах не с хвастовством, как бедняга Мэт, а со спокойной, хладнокровной уверенностью. Она подумала: какой богатой и яркой могла бы стать жизнь с таким человеком, любящим и сильным, мягким и в то же время смелым. Она чувствовала, что начинает его боготворить.

Она ела макаллум, восхитительную смесь мороженого с малиновым вареньем, блестяще придуманное сочетание легкой кислоты фруктового сока с холодной чудесной сладостью сливочного мороженого, которое таяло на языке, доставляя неожиданное, изысканное наслаждение. Денис, с живым удовлетворением наблюдая ее наивный восторг, под столом тихонько прижимал свою ногу к ее ноге.

И отчего это — спрашивала себя Мэри — она всегда так чудесно проводит время в обществе Дениса? Отчего он своей добротой, щедростью и терпимостью так отличается от всех, кого она знает? Отчего загнутые кверху уголки его рта, светлые блики в его волосах, посадка его головы будят в ней такую радость, что сердце готово перевернуться в груди?

— Нравится вам тут? — спросил он.

— Да, тут и в самом деле очень мило, — согласилась она.

— Оттого я и привел вас сюда. Впрочем, когда мы вместе нам всюду хорошо. Вот в чем весь секрет, Мэри.

Глаза ее сверкнули в ответ, всем существом вбирала она исходивший от него ток смелой жизнерадостности, и, в первый раз с тех пор, как они встретились, она рассмеялась весело громко, от души.

— Вот так-то лучше, — поощрил ее Денис. — А то я уже начинал беспокоиться. — Он порывистым движением наклонился через стол и крепко сжал ее тонкие пальчики.

— Если бы ты знала, Мэри, милая, как я хочу видеть тебя счастливой! С первой встречи я влюбился в твою красоту, — но то была печальная красота. Казалось, ты боишься, не смеешь улыбнуться, словно кто-то убил в тебе навсегда радость. С того чудного вечера, который мы провели вместе, я постоянно думал о тебе, дорогая. Я тебя люблю и надеюсь, что ты любишь меня. Чувствую, что мы созданы друг для друга. Я не мог бы теперь жить без тебя и хочу быть с тобой, хочу видеть, как ты освобождаешься от своей печали и смеешься каждой моей пустой, глупой шутке. Позволь же мне открыто любить тебя!

Мэри молчала, безмерно тронутая его словами. Наконец она заговорила.

— Как бы мне хотелось быть всегда с вами! — сказала она с грустью. — Я… мне так вас недоставало, Денис. Но вы не знаете моего отца. Он страшный человек. Что-то в нем есть, чего никак не поймешь. Я его боюсь, а он… он запретил мне и говорить с вами.

Денис прищурился.

— Так я для него недостаточно хорош?

Мэри невольно, словно под влиянием острой боли, крепко сжала его пальцы.

— Не говори этого, Денис, голубчик. Ты — чудный, и я люблю тебя, я за тебя умереть готова. Но ты не можешь себе представить, какой властный человек мой отец… ах, это самый гордый человек на свете!

— Да почему же?.. Что он может иметь против меня? Мне стыдиться нечего, Мэри. Почему это ты упомянула о его гордости?

Мэри некоторое время не отвечала. Потом сказала медленно:

— Не знаю… В детстве я никогда над этим не задумывалась, отец был для меня богом, — такой большой, сильный, — и каждое его слово было законом. Когда я стала старше, мне начало казаться, что тут есть какая-то тайна, оттого он не такой, как другие люди, оттого он хочет по-своему нас воспитать. И теперь я почти боюсь, что он думает…

Мэри остановилась и взволнованно посмотрела на Дениса.

— Ну, что же он думает? — настойчиво подхватил тот.

— Я в этом не уверена… Я даже не решаюсь сказать… — Она тревожно покраснела и неохотно договорила: — Кажется, он думает, что мы каким-то образом приходимся родственниками Уинтонам.

— Уинтонам! — воскликнул недоверчиво Денис. — Самому герцогу! Господи, откуда он это взял?

Мэри уныло покачала головой.

— Не знаю. Он никогда об этом не говорит, но я чувствую, что в глубине души он постоянно носится с этой мыслью. Видишь ли, фамилия Уинтонских герцогов, — Броуди, ну, он и… О, как все это глупо, смешно!..