Однако стена враждебности и недоверия между белыми и чёрными не только не исчезла, но на многих участках даже выросла и укрепилась.

Сотни социологов, политологов, психологов вглядываются в эту стену, пытаются понять, из чего она сделана, найти способы разрушить её.

Среди чёрных самым популярным объяснением являются ссылки на двухсотлетнюю историю рабовладения в стране. Мол, все жестокости и несправедливости, совершённые белыми плантаторами, врезались в народную память так глубоко, что вытравить их просто невозможно. Чувство мести горит в сердцах, оно-то и вызывает волну насилий. Поговаривают даже о выплате репараций сегодняшним потомкам чёрных рабов наподобие того, как Германия выплачивает жертвам Холокоста.

Когда в Америке произносят слово «рабство», оно всегда обозначает то, что происходило на территории южных штатов вплоть до 1865 года. Слабое знание мировой истории помогает забыть, что рабский труд использовался в разных странах в течение многих веков и тысячелетий. Не было никакой рабовладельческой эры, придуманной Карлом Марксом, которая якобы кончилась с падением Римской империи. Рабов покупали и продавали века спустя в тысячелетней Византии, в Арабском халифате, в Оттоманском султанате. Североафриканские пираты обращали в рабство пленных белых моряков. Крепостные в Европе и Российской империи были такими же рабами. А уж Гитлер и Сталин, создавшие трудовые лагеря, продемонстрировали всему миру, как быстро можно восстановить этот институт и в индустриальную эру.

Теория расовой неполноценности чёрных если и всплывает сегодня, то лишь на тайных собраниях последних куклуксклановцев. Нет ничего страшнее для американского политика, чем обронить на публике замечание, которое можно было бы истолковать как скрытый расизм. Борьба с расизмом стала безотказно выигрышной картой в идейном противоборстве, с ней может сравниться только борьба с ересями в средневековой Европе или борьба с «буржуазными пережитками» в Советской России и маоистском Китае. Попробуйте задать, казалось бы, невинный вопрос: «Почему такие страны, как Гаити или Либерия, уже давно ставшие независимыми от белых колонизаторов, вот уже два века не могут выбраться из бездны нищеты и беззакония?» – и перед вами закроются двери всех университетских кафедр и многих интеллигентных домов.

Идеология «обратного расизма» имеет своих пламенных проповедников и среди белых. В 1967 году Сьюзан Зонтаг писала: «Белая раса есть раковая опухоль мировой истории… Она уничтожает все другие цивилизации, с которыми ей доводится столкнуться… Америка была создана геноцидом»[87]. В университетах и школах курсы американской истории насыщены обвинениями в адрес белых основателей страны, перечислением их «преступлений» против негров и индейцев. Гражданская война изображается как корыстный бунт рабовладельцев, пытавшихся отделиться от Союза, чтобы сохранить свои привилегии. Даже Колумба объявляют кровавым завоевателем, рядом с которым Гитлер выглядит просто «хулиганистым подростком»[88].

Бурлящая враждебность чёрных искала выхода, пыталась отлиться в некие организованные сообщества. В 1960-е «Чёрные пантеры» наводили страх на одних и вызывали восхищение других. Потом харизматические фигуры Малькольма Экса и Луиса Фаррахана создали и повели за собой «Нацию Ислама». Мусульманство казалось чёрным радикалам логическим завершением полного разрыва с культурой «белых угнетателей». Если сегодня чёрные джихадисты Нигерии, Сомали, Кении сумеют наладить связь с последователями Фаррахана, это откроет для них бескрайние возможности вербовки террористов внутри США. Пока же иррациональная злоба нашла себе выход в новом развлечении чёрных подростков: сбивать с ног случайного прохожего – не обязательно даже белого – внезапным ударом кулака по голове.

Скачок преступности произошёл сразу после расширения программ помощи малоимущим. Теперь молодым чёрным мужчинам не нужно было изводить себя поисками работы и жилья. Достаточно было завести подружку, родить с ней ребёнка, а дальше жить на её пособие и в муниципальной квартире. Отсюда же и рост числа незаконнорожденных: это стало прибыльным делом. Некоторые ухитрялись заводить и двух, и трёх подружек.

Мне представляется, что тяга чёрного населения Америки к мусульманству не случайна. Они чувствуют некое глубинное сродство – похожесть – своей духовно-исторической ситуации с ситуацией многих мусульманских стран. Иногда, включив телевизионные новости на сценах схваток полиции с швыряющей камни и бутылки молодёжью, не сразу понимаешь, где происходит побоище: на улицах Лос-Анджелеса, Чикаго, Фергюссона или Каира, Бейрута, Стамбула, Иерусалима.

Особенно бросается в глаза сходство положения чёрных в Америке с положением палестинцев в Израиле. У тех тоже есть свой главный враг, виновный во всех их бедах: оккупанты-сионисты. Так же в их пропаганде слова «справедливость», «правосудие» повторяются чуть не в каждой фразе. Они тоже существуют в огромной степени за счёт благотворительности, выделяемой в их случае огромной организацией, созданной ООН после войны 1948 года и занимающейся только палестинскими «беженцами»[89]. А если вспомнить, что молодым палестинцам запрещено Пророком выпивать и ухаживать за девушками, то станет понятно, почему швыряние камней в «оккупантов» становится для них главной отрадой жизни.

Израильская полиция строго следит за тем, чтобы огнестрельное оружие не попадало в руки палестинцам. Но те недавно открыли, что обычный автомобиль является превосходным инструментом «борьбы с угнетателями»: врезаются на полном ходу в толпу израильтян, ждущих трамвая на остановке. Результат получается не хуже, чем у двух чернокожих мусульман, расстреливавших жителей Вашингтона из снайперской винтовки. Если доморощенные чёрные «борцы за справедливость» последуют примеру палестинцев в Иерусалиме, ловкие адвокаты сумеют выдавать эти теракты за случайное дорожное происшествие, не заслуживающее даже тюремного срока.

Чтобы поделиться с читателем своими мыслями о природе межрасовой стены в Америке, мне придётся сделать небольшое историко-философское отступление.

На первой странице книги я вкратце упомянул, что глубинная разница между меньшинством, способным вглядываться в «там и потом», и большинством, живущим интересами «здесь и сейчас», представляется мне главным источником тех вулканов вражды, которые полыхают на Земле в течение последних пяти веков. В других своих книгах я обозначил эти две группы терминами «высоковольтные» и «низковольтные»[90]. Чтобы ослабить качественно-оценочный характер этих слов и отвлечь читателя от естественного сравнения по шкале «а кто лучше?», для данного исследования я решил пользоваться другими выражениями: дальнозоркие и близорукие.

Доброта, отзывчивость, художественная одарённость, богатство чувств и прочие ценимые нами человеческие черты могут быть присущи и дальнозорким, и близоруким. Дальнозоркий может пуститься на такие злодейства, на которые у близорукого просто не хватит целеустремлённости и сообразительности. С другой стороны, впиваясь взором в дальние горизонты или паря в облаках размышлений о вечном и неземном, он может быть слепым к вещам, очевидным даже ребёнку. Именно о слепоте дальнозорких написаны такие книги Томаса Соуэлла, как «Мировоззрение помазанников» и «Интеллектуалы и общество»[91].