До чего же крепко он стиснул ее ладонь — как в капкане.

— О чем вы, сэр?

— Он делал вам больно?

— Вы про его колкости?

К концу завтрака Агнесс зачастую чувствовала себя подушечкой для булавок, истыканной остротами. Даже овсянку солить не нужно, раз в тарелку все равно капают ее слезы. Но с какой стати мистеру Ханту лезть в их домашние неурядицы?

— Мисс Тревельян, со мной вы можете быть откровенной. Он… — джентльмен запнулся, — заставлял вас снимать одежду? И что-нибудь втирать в кожу?

— Да зачем же? Чтобы вывести веснушки?

Инквизитор облегченно вздохнул.

— А не говорил ли он с вами на тему третьей дороги?

— Дороги? Дороги куда?

— Тогда не все потеряно. Поверьте, мисс Тревельян, в обычных условиях я был бы последним, кто станет подстрекать юную девицу к бунту против опекуна. Вы обязаны платить ему неукоснительным подчинением… Но ваш опекун не тот, кем хочет казаться.

— Что вы имеете в виду, сэр?

— Вы узнаете в свое время, когда в моих силах будет облегчить вашу участь. До той же поры будьте осторожны, мисс Тревельян, заклинаю вас!

— Право же, сэр, объяснитесь вы наконец! — не выдержала Агнесс. Ей надоели головоломки и та небрежность, с которой мистер Хант пропускал ее вопросы. — Я ничего не понимаю! Зачем ему снимать с меня одежду? Да если уж на то пошло, мистер Линден близко меня к себе не подпускает. Мне даже в его кабинет запрещено ходить…

— Вот и отлично, мисс, вот и замечательно. Держитесь от него подальше. А если он позволит себе… какие-то вольности в отношении вашей особы, тотчас же сообщите мне. Я защищу вас. Возможно, вы слышали про Общество по Искоренению Пороков? Мы сорвем покровы с грешников, обличим их и накажем.

На Агнесс смотрели не глаза, а словно бы две свинцовые пули. В груди похолодело, как если бы его взгляд пронзил несколько слоев муслина и прошел навылет. Грешников? Он что-то знает про мистера Линдена? Или намекает на ее дар? Уж слишком близко они подошли к пустующему постаменту.

— Мисс Тревельян! — вдруг окликнул ее чей-то визгливый голос.

— Ступайте с миром, — хрипло прошептал мистер Хант. — И запомните — нет никакой третьей дороги. Нет и не может быть. Все это ложь.

Капкан разжался. От радости Агнесс забыла попрощаться и со всех ног бросилась к незнакомой спасительнице. Ею оказалась пухленькая дама в лиловом, но изрядно полинявшем платье, и украшенном лентами чепце, который издали напоминал медузу. Сдобные щеки дамы не гармонировали с длинным острым носиком и юркими черными глазками — будто кто-то ущипнул недопеченную булочку, а потом в ней увязли две мухи.

Дама сладко улыбнулась Агнесс.

— Миссис доктор Билберри, — со значением отрекомендовалась она. — Вдовствующая. А это моя дочь Миллисент. Не будь букой, Милли, поздоровайся с мисс Тревельян.

Стоявшая рядом девица показалась Агнесс знакомой. Ну да, они виделись в аптеке. Как и тогда, Милли не желала знакомиться.

— Как поживаете, — буркнула она.

Задается, огорчилась Агнесс. И было, от чего — девушка напоминала картинку из журнала мод. Свежее округлое личико, волосы цвета спелой пшеницы, карие глаза под удивленными дугами бровей, ротик сердечком, а в придачу — пышные плечи в сочетании с тонкой и, видимо, естественной талией. Но вместо модного наряда на мисс Билберри было платье из желтого хлопка. И грустна она была не по-журнальному.

— Я собиралась навестить пасторат еще в субботу и оставить визитку, — заливалась миссис доктор Билберри, — но у мастера Эдварда — это мой младший — разболелось ухо. Пришлось сидеть у его постели и раз в полчаса капать ему в ухо теплым камфорным маслом. Вы, мисс Тревельян, конечно, не знаете, каково это — когда болеют дети, но когда у вас появятся свои дети, и они тоже заболеют, вы вспомните мои слова.

— Мама, возможно, мисс Тревельян торопится…

Миссис Билберри строго, но нежно погрозила дочери, и Агнесс заметила, что кончик пальца ее перчатки аккуратно заштопан. Некая отстраненность Милли тоже стала ей понятна. Девушка топталась на месте, надеясь, что земля поглотит ее и тем самым убережет от дальнейшего позора.

— Я бы предпочла, Милли, чтобы ты называла меня maman, ведь ты отлично знаешь французский. Стесненные финансы, конечно, не позволили нам нанять для Милли гувернантку или послать ее в дорогой пансион. Вести хозяйство на сто двадцать фунтов годовых не так-то уж просто. Зато мы с детьми каждый вечер читали по статье из французского лексикона. Будьте уверены, Милли преуспела в грамматике и правописании. Кстати, Милли, ничто не мешает тебе поработать над произношением вместе с мисс Тревельян. После учебы в таком дорогом пансионе она, наверное, говорит не хуже любой парижанки!

— Я с радостью помогу мисс Билберри, — натянуто улыбнулась Агнесс.

— Не хотелось бы вас затруднять! — почти крикнула Милли.

— Глупости! Даже как-то оскорбительно отказываться, если юная леди сама предложила. Мистер Холлоустэп обещал мне, что будет вывозить тебя в Йорк на выходные. Ты сможешь вращаться в обществе, а там знание языков просто необходимо.

— Я польщена заботой мистера Холлоустэпа, но ему следовало переговорить со мной, прежде чем раздавать обещания направо и налево, — произнесла Милли таким ледяным тоном, что впору удивиться, как у нее не заиндевел язык.

— Ах, ну какая же ты несносная! Мистер Холлоустэп может себе это позволить. Жених Милли — джентльмен состоятельный. Он обязательно будет держать карету. А если дела пойдут в гору, — вдова закатила глаза, — то наймет… слугу мужского пола!

В ее системе ценностей лакей был символом запредельной респектабельности.

— Maman, мы уходим, — начала Милли, но маменька опять на нее зашикала.

— Не раньше, чем пригласим мисс Тревельян на чай. Приходите к нам в субботу. Заодно посмотрите приданое Милли — представляете, мистер Холлоустэп купил ей все готовое, чтобы ей не пришлось самой утруждаться!

Клятвенно пообещав прибыть к чаю, Агнесс поспешила прочь, то и дело срываясь на бег.

3.

Ронан поджидал ее в условленном месте — стоял в речке и лениво гонял тритонов. Услышав чьи-то шаги, он напрягся, но, разглядев Агнесс сквозь тонкую пелену света, процеженного листьями, выдохнул и широко улыбнулся. До чего же приятная у него была улыбка — открытая, бесшабашная, и даже в траурно-черных глазах вспыхивали искорки.

Только клыки оказались чересчур крупными и острыми. Агнесс передернуло, когда Ронан, пропустив мимо ушей приветствия, выхватил из корзины булку и начал не то что грызть — раздирать хлеб на куски, набивая рот вприкуску с крошащимся сыром. Так, наверное, звери терзают свою еще живую добычу. Ну и манеры! И мог бы перчатки, кстати, снять. Но голод оправдывает неумение себя вести, допустила Агнесс и лишь упрекнула мягко: