В бане сваха проверяла постель и рубашку новобрачной с целью обнаружения следов девства.

После бани молодожены надевали новое платье. Первым в дом возвращался молодой муж, за ним молодая жена. Приходили женщины во главе со свахой, которая несла два горшочка с кашей. Этой кашей она кормила новобрачных.

Когда каша была съедена, все присутствующие снова садились за стол. А молодоженам снова приходилось исполнять всевозможные ритуалы. Молодая жена в сопровождении родственников мужа (свекрови, золовки) шла к источнику (колодцу, реке, ручью) и бросала в воду деньги, кольцо, пояс или краюшку от свадебного каравая. В то же самое время молодой муж посещал свою тещу и тестя. Новобрачный кланялся до земли и благодарил их за то, что они вскормили и вспоили свою дочь и его жену.

Теща угощала любимого зятя блинами или яичницей. Тот должен был либо надкусить блин или яичницу с краю, либо в центре блина проесть дырку, а яичницу перевернуть. После еды зять разбивал пустую посуду о пол. В ответ теща причесывала зятя и смазывала ему волосы маслом, приговаривая: «Баран, баран, не ходи по чужим дворам, люби свою ярочку!» Зять, естественно, обещал, после чего с поклоном приглашал родителей жены к себе на обед.

Родня новобрачной, естественно, являлась в полном составе. Отец заявлял о пропаже «ярочки» и очень «сердился». Гости, конечно, начинали поиски пропавшей. Если поиски заканчивались неудачей, то новобрачный сам выводил к гостям молодую жену. Родные сначала вроде бы как проявляли радость по поводу возвращения «ярочки», но, приглядевшись, замечали в ней некоторые изменения — и отказывались принять ее обратно.

После обряда всех гостей приглашали к столу, который назывался «поклонным», «поцелуйным», «сырным» или «княжим». Застолье сопровождалось играми и забавами, а ряженые и гости пели непристойные частушки. Для второго дня приберегались самые срамные. Заметьте, сегодня их по-прежнему поют, причем репертуар заметно расширился, народное творчество выдает все новые и новые перлы эротической поэзии.

Одновременно гости устравали новобрачной разные испытания, в которых она должна была продемонстрировать свои навыки работницы и хозяйки. Молодуха топила печь, подметала полы, ходила за водой, готовила обед. При этом гости всеми способами старались ей помешать: то бросали на пол мусор вперемежку с деньгами, то опрокидывали тесто, то разливали принесенную ею воду, то просто отвлекали разговорами и забавами. Избавить молодую от назойливых гостей мог только муж. Он беспрестанно потчевал гостей водкой, и они на время отставали.

Традиционная русская свадьба, как правило, длилась три дня, но могла продолжаться и дольше. Неподготовленному человеку было опасно появляться в сибирском селе во время свадебного сезона. Останавливали всех проезжающих и поили до полусмерти, а то и до смерти. Свадьбы играли всем селом, одну за другой, не просыхая до самого Филиппова, или Рождественского, поста.

Царские свадьбы праздновали более прилично, не отступая от традиционного ритуала. Продолжались они несколько дней. При этом на второй день свадьбы готовили упомянутый выше княжий стол, на третий — стол от царицы, на четвертый — стол для духовенства, во все последующие дни — столы для других сословий. Все гости подносили дары царю и его жене. Царь в ответ тоже не скупился и щедро одаривал своих подданных деньгами и едой. Кроме того, он посещал богадельни и тюрьмы, отпускал на свободу узников, посаженных за мелкие провинности и долги.

Мы редко виделись с Настей после ее замужества. Жена с ней созванивалась, конечно. По-моему, даже встречалась, а я как-то не стремился. Да и не до того было. Слышал краем уха о том, что Егор в институт не вернулся, устроился на работу в автосервис, чтоб содержать семью.

Позднее сам Егор признался: автосервис, а точнее магазин автозапчастей, принадлежал его дяде. Дядя на работу его, конечно, взял, но платил весьма условно. Постоянно приходилось клянчить деньги у родителей. Отец отдал Егору старую «шестерку», и молодой муж время от времени подрабатывал извозом. Но от «жигуленка» проку было мало, он сыпался, и большую часть времени Егор занимался его ремонтом. Когда «жигуль» стоял на приколе, а он чаще стоял, чем ездил, Егор упрашивал дядьку, и тот давал покататься на своем «мерине». Тоже не новом, но все-таки. И надо же было такому случиться, но Егор попал в аварию и разбил «мерина» вдребезги, сам, слава богу, не пострадал. Состоялся весьма неприятный разговор с родственниками. Принципиальный дядька обязал Егора выплатить деньги за ремонт, хотя ремонтировать там было нечего. Да и средств у Егора никаких не было. В наказание у него отобрали «жигуленка» и перестали платить даже те жалкие крохи, что он получал раньше. Настя в декрете, денег нет и не предвидится. За квартиру платила мама Егора, она же передавала продукты. Что-то перепадало от родителей Насти.

Зная Настин характер, я, честно говоря, удивлен ее терпению. Она продержалась два года.

Встретились мы во время очередной ежегодной тусовки. На этот раз Витя Воронец пригласил под Питер, смотреть дом, доставшийся ему в наследство. Он к тому времени уже был женат на своей Маше.

И отправились мы большой компанией, почти все с маленькими детьми, с кучей вещей, на машинах.

Оказалось, проехать к заброшенной деревне, где находился Витин дом, очень сложно. Если, конечно, у вас внедорожник или трактор, то проблем нет, а на легковушках по проселочной дороге, причем довольно условной — две разбитые колеи, по которым два раза в неделю в деревню наезжала автолавка, — удовольствие то еще!

Ситуация осложнялась тем, что всю неделю шли дожди и дорога раскисла. Если бы мы поехали через лес, то завязли бы по самые уши, там болота. А через поля потихоньку добрались. Риск, конечно, был, но когда мы приехали в этот забытый богом и людьми медвежий угол, все как один оказались покорены диковатой красотой заброшенной деревни, почерневшими от времени избами, лесными озерами с водой кристальной чистоты, тропинками, еле заметными в густой траве, запущенными садами, неведомо кем и неведомо когда посаженными.

Витина изба стояла чуть особняком и выглядела совсем по-сказочному, с резными балясинами крыльца и наличниками на окнах, темными сосновыми бревнами, вросшими друг в друга, островерхой, насупленной крышей.

— Ей больше ста лет, — сказал Витя, похлопав ладонью по перилам.

Мы уважительно покивали головами. Ворон торжественно открыл рассохшуюся дверь:

— Прошу!

И мы потащили в дом орущих младенцев и многочисленные сумки, пакеты, рюкзаки…

Впечатлялись.

— Ах, это что такое? Печь? Настоящая? — восхищалась Настя.

Витя был снисходителен:

— Разумеется, настоящая.

— Русская печь? Да? — уточнила Настя. — Надо же… а я совсем не так ее себе представляла…

— А как?

— Ну… — она сделала неопределенный жест рукой, — такая, как в мультике… — И все рассмеялись, потому что она была единственной из нас, кто никогда не видел русской печи и не бывал в деревенской избе.