И, набравшись смелости, она взглянула.

То же ощущение воронки – вот несет ее, засасывает, закручивает в неведомую пучину, то же приходящее неизвестно откуда ЗНАНИЕ, но на этот раз подкрепленное ВИДЕНИЕМ.

Не в казенной палате, а в роскошной комнате она себя увидела, не в ситцевой рубашонке, а в вечернем платье. Черное платье обнажало шею и плечи, облегало стан, а книзу расплескивалось плиссированной волной. Нитка жемчуга на шее, высоко забраны волосы, изящны складки палантина… Каким ледяным огоньком брызжет этот перстенек! Не мягким сиянием жемчуга, не блеском бриллиантов была ослеплена Лера, не великолепием платья и окружающей обстановки. Главное осталось за кадром. Главное – ощущение близости кого-то очень дорогого, очень близкого и милого. Рядом с этой изящной красавицей, в которой Лера не могла не узнать себя, ей чувствовалось, присутствовал человек, от которого исходила уверенность и сила…

– Ну, хоть что-нибудь! Покажи мне хоть что-то еще, чтобы я могла узнать его при встрече! – взмолилась она.

И просьба ее была услышана. Краем глаза, только краем глаза удалось ей увидеть: черные волосы, очень коротко остриженные, суровый очерк скулы… Узкая кисть поднялась, взъерошила зачем-то волосы – запомнить, запомнить этот жест! – и он обернулся. Задержись, задержись, дай выучить тебя наизусть, дай запомнить изломанный рот, прямой нос, густые брови, широко расставленные, желтые, тигриные глаза и узкий лоб с треугольным мыском волос.

Она чуть было не взглянула ему в глаза… Что бы случилось тогда? Увидела бы она на дне их свое усовершенствованное отражение или навеки бы улетела в непознанную бездну? Это все равно что видеть сон, заснув во сне… В последний миг Лере удалось отшатнуться.

Скомканные простыни хранили липкое больничное тепло. Китайский пластмассовый будильник на тумбочке тихо цокал языком, его не было видно из-под оставленного Максом букета. Лера сбросила букет на пол. С момента, как Макс вышел из палаты, прошло две минуты. Пусть бы еще часок ее никто не беспокоил. Ей нужно время разобраться в себе.

Итак, она получила загадочный, сверхчеловеческий дар. Подарок от грозного июньского ливня. Теперь она способна видеть будущее людей, читать его по глазам. И что тоже немаловажно – заглядывать в глубь себя, распознавая черты собственной судьбы. Если не вдаваться в философию (чего Лера не любила и боялась), можно жить счастливо, можно…

– Если б я была книжной героиней, если б меня придумал Стивен Кинг или Уилки Коллинз – я бы решила использовать свой дар на радость людям. Конечно, меня бы ждали бесконечные страдания, мучительная смерть и слезы близких, от которых покойникам все равно ни жарко ни холодно. Но я нормальная, обычная девушка, ленинградка двадцати лет от роду! Что же мне делать? Скажи, что мне делать?

Ответом ей был только шум в коридоре.

– Подождите-подождите, мы же на минуточку! Мрак, надень халат! Вот видите, он в халате! Мы только зайдем и выйдем, девушка!

Кричавшие прорвались в палату. Молодой человек в халате, наброшенном на правое плечо, как гусарский ментик, и с профессиональной видеокамерой наготове и пожилая девица с длинными белыми волосами. Выражение лица у девицы было беспомощно-нахальное. Такие лица бывают у тех, кто приехал покорять большой город, пристроился в журналисты, копирайтеры, менеджеры и теперь изо всех сил тянет на себя краешек холодного одеяла. Ворвавшаяся в палату девица была как раз журналисткой, потому что с места в карьер застрекотала:

– Валерия, здравствуйте! Телеканал НАТ, проект «Чрезвычайные происшествия». Меня зовут Мила Черткова, буквально пару слов для нашей программы. Мрак, работаем?

Мрак уже работал вовсю – камера ласково жужжала в его руках, он прыгал, как на пружине, запечатлевая с разных точек ошарашенную Леру.

– Валерия, что вы помните о случившейся катастрофе?

– Меня ударило молнией, – прошептала Лера в ядовито-желтый набалдашник микрофона, соображая, можно ли послать к чертовой матери журналистов, или она еще недостаточно важная персона? – Было больно и горячо. Я потеряла сознание, а очнулась уже здесь.

– Как интересно! – закатила глаза Мила Черткова. Личико у нее было с кулачок, глаза вваленные, еле видны из-за накрашенных ресниц – видно, истязает себя диетами. – А скажите, ходят слухи, будто вы…

Валерия не слышала вопроса. Она смотрела на того, кого журналистка называла Мрак. Короткая стрижка, треугольный мысок на лбу, желтые тигриные глаза, прямой нос, изломанная линия губ… Незнакомец из давешнего видения, неизвестный красавец в изящном костюме, он вошел в ее жизнь так же просто и легко, как в больничную палату, но в безжалостном свете дня померк окружавший его дивный свет. В видении он был высок и строен – наяву видно, что он, скорее, среднего роста, с непропорционально широкими плечами; что стрижется он у плохого парикмахера, а бреется наспех и тупым лезвием… И куда-то делся хорошо сшитый сине-серый костюм, а одет был Мрак в потертые джинсы и растянутую черную футболку… Быть может, есть у него брат-близнец, олигарх и красавец?

– А ну-ка, прочь отсюда!

Лера выглянула из-за руки, которой прикрылась от наглого жужжания камеры, от собственных сомнений. «Чрезвычайная» корреспондентка телеканала НАТ сделала пируэт, взбрыкнула копытцем и вылетела в форточку, фотограф Мрак растворился в воздухе, оставив запах серы. В дверях стояла Марина.

– Девочка моя!

– Марина!

Они обнялись.

– Напугали тебя эти акулы? Ну ничего, ничего, они больше не придут. Ты не сердишься, что я уехала? Врачам подарки хотела купить и Олега Петровича отвезти, он бы и сам мог, но из вежливости…

– Олега Петровича? А разве он не здесь работает?

– Нет, солнышко, но это не важно! – засмеялась Марина, быстро разбирая влажные волосы Леры, осторожно прикасаясь к ним губами. – Мне посоветовали к нему обратиться, он считается замечательным специалистом. Вы поговорили?

– Очень хорошо поговорили. Он оставил мне визитку, вот.

– Отлично, детка. Надеюсь, она тебе не понадобится. Завтра тебя выписывают, знаешь?

Скороспешная выписка была сюрпризом для самой Марины.

– Мы бы подержали ее еще немного, – поделился с Мариной остроумный доктор Анатольев. – Студентам показать, прессе похвастать. Но она так хорошо себя чувствует, грех держать девочку взаперти, когда на дворе лето.

Доктор покривил душой. Ему вовсе не хотелось держать у себя особу, которой быстро распространившиеся слухи приписывали способности ясновидящей. «Пресса» ему тоже порядком надоела. Никаких бонусов для больницы и лично для себя Анатольев не предчувствовал, в сверхъестественные способности не верил, нахальных корреспондентов и фотографов побаивался. Но Лера подвоха не заподозрила.

– Вау!

– Это, я так понимаю, означает восторг?

Как часто мы, говоря, не говорим самого главного? Как часто незаданный вопрос повисает в воздухе, тонкой корочкой льда обволакивает губы, и между двумя людьми проносится холодок? Они пытаются согреться, они делают комплименты, сорят улыбками и рассыпают смешки… Но не задают, не выкрикивают и не вышептывают того, самого главного вопроса! Почему? Лера решилась. Марина всегда была – и будет! – ее единственным настоящим другом. Она должна знать все.