— Как он сегодня? — спрашивает Тоби у Детей Коростеля. — Он совсем не просыпался?

— Нет, о Тоби, — отвечает золотокожий мужчина. — Он путешествует.

У мужчины ярко-рыжие волосы, длинные стройные руки и ноги. Несмотря на цвет кожи, он напоминает иллюстрацию к детской книжке. Что-нибудь из ирландских народных сказок.

— Но сейчас он остановился, — говорит чернокожий мужчина. — Он залез на дерево.

— Не его собственное дерево, — объясняет женщина с кожей цвета слоновой кости. — Не то, на котором он живет.

— Он залез на дерево, чтобы спать, — говорит чернокожий.

— Вы хотите сказать, что он спит внутри своего сна? — уточняет Тоби. Тут что-то не так; непонятно, как это возможно. — Спит на дереве во сне?

— Да, о Тоби, — отвечает женщина. Все трое устремляют на нее лучистые зеленые глаза, словно она — крутящийся обрывок веревочки, а они — три скучающих кошки.

— Может быть, он будет спать долго, — говорит золотокожий. — Он застрял там, на дереве. Если он не проснется и не пойдет сюда, он вообще не проснется.

— Но ему становится лучше! — возражает Тоби.

— Он боится, — говорит женщина совершенно обыденным тоном. — Он боится того, что в этом мире. Он боится плохих людей, он боится Свиных. Он не хочет просыпаться.

— А вы можете с ним говорить? — спрашивает Тоби. — Можете сказать ему, что бодрствовать — лучше, чем спать?

Попытка — не пытка; вдруг у них есть какое-то средство для неслышного общения и они могут достучаться до Джимми, где бы он ни был. Волновые колебания, вибрация.

Но они уже не смотрят на нее. Они смотрят на приближающихся Рен и Голубянку с Амандой на буксире — она приотстала, словно прячась у них за спиной.

Все трое садятся на свободные стулья, Аманда — с робостью. Рен и Голубянка заляпаны грязью после работы на стройке, а на Аманде нет ни пятнышка. Голубянка и Рен моют ее в душе каждое утро, выбирают для нее свежую простыню и заплетают ей волосы.

— Мы решили сделать перерыв, — говорит Рен. — И посмотреть, как чувствует себя Джимми… Джимми-Снежнычеловек.

Женщина широко улыбается им. Двое мужчин тоже улыбаются, но сдержаннее: в обществе молодых женщин из саманного дома Сыновьям Коростеля теперь слегка не по себе. Им уже объяснили, что энергичное групповое совокупление в данном случае неприемлемо, и они не знают, как себя вести. Двое мужчин начинают переговариваться вполголоса, так что мурлыкает теперь только женщина с кожей цвета слоновой кости.

«Она синяя? Одна из них синяя. Две другие были синие, мы соединили свою синеву с их синевой, но они не были рады. Они не такие, как наши женщины, они не рады, они сломаны. Их тоже сотворил Коростель? Почему он сделал их такими, что они не рады? Орикс о них позаботится. Позаботится ли о них Орикс, если они не такие, как наши женщины? Когда Джимми-Снежнычеловек проснется, мы спросим его об этом».

«О, если б я могла побыть мухой на стене и подслушать, как Джимми объясняет Детям Коростеля неисповедимые пути Коростелевы! Человек — или вроде как человек — предполагает, а Коростель располагает».

— А Джимми… Джимми-Снежнычеловек выздоровеет? — спрашивает Голубянка.

— Думаю, да, — говорит Тоби. — Это зависит от того…

Она хочет сказать «…как работает у него иммунная система», но лучше не произносить этого при Детях Коростеля. («Что такое иммунная система?» — «Это такая вещь внутри вас, которая вам помогает и делает вас сильными». — «А где нам найти иммунную систему? Ее дает Коростель? Он пошлет нам иммунную систему?» и так далее, без конца.)

— …от того, как он будет спать.

Дети Коростеля не протестуют; вот и ладно.

— Но я уверена, что он скоро проснется, — продолжает Тоби.

— Ему надо есть, — говорит Голубянка. — Он ужасно худой! Не может же он питаться воздухом.

— Без еды можно долго обходиться. У вертоградарей все время были разные посты, знаешь? Можно долго протянуть. Несколько недель, — Рен наклоняется над Джимми, протягивает руку, приглаживает ему волосы надо лбом. — Надо бы ему голову помыть. Он начинает пахнуть.

— По-моему, он что-то сказал только что, — говорит Голубянка.

— Это он во сне бормочет. Можно обмыть его губкой. — Рен наклоняется поближе к Джимми. — Он как-то усох с виду. Бедный Джимми. Только бы он не умер.

— Я вливаю в него жидкости, — говорит Тоби. — И еще мед, я кормлю его медом.

Почему она вдруг заговорила на манер старшей медсестры в больнице?

— И мы его моем, — она словно оправдывается. — Каждый день моем.

— Ну, во всяком случае, температура у него упала, — говорит Голубянка. — Он уже прохладный на ощупь. Правда ведь?

Рен щупает лоб Джимми.

— Не знаю. Джимми, ты меня слышишь?

Все смотрят на Джимми: он не шевелится.

— По-моему, он теплый. Аманда, потрогай — правда ведь?

«Она пытается втянуть Аманду в общие дела, — думает Тоби. — Заинтересовать ее чем-нибудь. Рен всегда была доброй девочкой».

«Если она синяя, эта Голубянка, должны ли мы с ней спариться? Нет, нам нельзя этого делать. Нельзя им петь, нельзя собирать для них цветы, нельзя махать им членами. Они этому не рады, они кричат, и мы не знаем, почему. Но иногда они не кричат от испуга, иногда они…»

— Мне нужно прилечь, — говорит Аманда. Она встает и нетвердо шагает в сторону саманного дома.

— Она меня очень беспокоит, — говорит Рен. — Ее сегодня утром тошнило, она даже позавтракать не смогла. Она очень глубоко под паром.

— Может, это что-то вроде гриппа, — отвечает Голубянка. — Или она съела что-нибудь. Нам нужно придумать что-то получше для мытья посуды — по-моему, вода…

— Смотрите! — восклицает Рен. — Он моргнул!

— Он тебя слышит, — говорит женщина с кожей цвета слоновой кости. — Он услышал твой голос, и теперь он идет. Он рад, он хочет быть с тобой.

— Со мной? — отзывается Рен. — Правда?

— Да. Смотри, он улыбается.

Действительно, на лице у Джимми улыбка, или, по крайней мере, след улыбки, думает Тоби. Хотя, возможно, это всего лишь газики, как у младенцев.

Женщина смахивает комара, присевшего на губу Джимми.

— Скоро он проснется, — говорит она.

Настал вечер. Сегодня Тоби отвертелась от ежедневной обязанности — рассказывать сказку Детям Коростеля. Эти рассказы даются ей нелегко. Мало того что приходится напяливать дурацкую красную кепку и съедать ритуальную рыбу, которая, скажем так, не всегда хорошо прожарена. Самое трудное — домысливать и изобретать. Тоби не любит врать — во всяком случае, преднамеренно врать, — но ей приходится огибать наиболее мрачные и запутанные углы реальности. Все равно что жарить тосты и стараться, чтобы они не подгорели, но в то же время поджарились и стали тостами.