Энни самой короткой дорогой через Брашфилд-стрит двинулась к железнодорожной станции. На другой стороне путей, напротив двери в свете фонаря, уставившись неподвижным взглядом в пустоту, стояла бледная темноволосая девочка. Энни подумала, что девочке, должно быть, лет пять-шесть, и она хороша собой, но пройдет немного времени — голод и невзгоды уничтожат ее уважение к себе и ее красоту так, словно их не было и в помине.

Энни вдруг поняла, что притягивало бездетных женщин к дверям Амелии Сэч: желание заполучить ребенка, пока он еще совсем мал и соприкосновение с улицей не оставило на нем свой неизгладимый след, — но это понимание не в силах было затмить мысли о тех, кого не взяли на воспитание и от которых они избавились совсем другим путем. И в девочке, что стояла по ту сторону путей и теперь внимательно смотрела на Энни, казалось, воплотились души всех детей, чьи жизни были загублены. Однако Энни никак не могла понять: взгляд девочки обвинял ее или благодарил?

На Ливерпуль-стрит надвигался час пик, и сотни мужчин и женщин уже стремительным потоком стекались к поездам — пригородным и дальнего следования. Энни на мгновение остановилась на нависшем над платформами пешеходном мостике, посмотрела вниз, на толпу темноцветных пальто и плащей, и подумала: пора. В последнее время ей становилось все труднее и труднее обретать то необъяснимое состояние покоя, которое она прежде испытывала наедине с младенцем. В глубине души Энни знала, что такое состояние не может длиться вечно. Дамская комната ожидания находилась возле платформы номер один, и Энни, воспользовавшись возможностью уединиться, убрала с тельца малыша все, благодаря чему его впоследствии могли опознать, а потом, торопливо прошагав под арками, прошла на станционный двор. Оттого, что было темно и в воздухе стоял терпкий запах дыма и копоти, она остановилась у первой же кучи угля. Оглянувшись через плечо и убедившись, что никто за ней не следит, Энни осторожно опустила свою ношу на землю, взяла лежавшую поблизости лопату и принялась разгребать уголь в нижней части горки, для того чтобы он стал сыпаться сверху и полностью прикрыл крохотный сверток.

Не оборачиваясь, она вышла со станции и принялась бесцельно бродить в округе, только чтобы оттянуть время возвращения к себе домой на Дэнбери-стрит. Не в силах даже представить себе, как проведет этот вечер дома в одиночестве, Энни переходила из кабачка в кабачок, полная решимости потратить все до последнего пенни из тех денег, что ей заплатила Сэч, на единственно доступное ей теперь утешение.

Когда у нее осталось всего лишь несколько пенни на проезд домой, она села в автобус, направлявшийся в Ислингтон, и сошла возле канала. Стал накрапывать дождь, и Энни торопливо двинулась по Ноэль-роуд, чтобы оказаться поскорее дома и успеть уснуть до того, как протрезвеет. Она шла по узкой тропинке, ведшей к черному ходу, в полной темноте, ощупывая тянувшийся вдоль нее забор и внимательно считая ворота, чтобы не пропустить нужную калитку. Энни легко нашла свой дворик, но он был такой крохотный и настолько забит всякой всячиной, что она споткнулась о велосипед полицейского и с грохотом уронила его на землю, сильно ободрав голень о педаль. Энни негромко выругалась, потерла ногу и тут же увидела, как внизу зажегся свет: ясное дело, сегодня ей не удастся проскользнуть к себе незаметно. Она неохотно поднялась по ступеням к задней двери, сознавая, что от нее вовсю разит джином. Но какое это теперь имело значение?

— Миссис Уолтерс?! — раздался голос с кухни, и Энни мгновенно сообразила, что у нее нет другого выхода, кроме как хорохориться и вести себя так, будто ничего не случилось.

Ее хозяйка сидела рядом с миссис Спенсер — жиличкой со второго этажа. Женщины пили чай, и Энни не составило никакого труда догадаться, о чем они только что беседовали.

— Так вы уже без младенца? — словно прочитала ее мысли миссис Сил.

— Ну да. Я отнесла его в новую семью. Я же вам говорила. — И не задумываясь она вдруг бросила им через стол одежку, которую сняла с малыша, наслаждаясь шоком на лицах обеих женщин. — Вот она, можете использовать для вашего ребенка. Моему она уже больше не понадобится.

Миссис Сил взяла в руки вязаный ботиночек.

— Бедный малыш. Таскают его с места на место. Хорошенькое начало жизни.

— Ха! Нечего жалеть эту малютку, — с издевкой возразила Энни. — Она теперь у знатной леди на Пиккадилли. Дама за нее заплатила сто фунтов, и девочка будет ее наследницей.

— А мне казалось, вы говорили, что это был мальчик? — бросив взгляд на мисс Сил, произнесла миссис Спенсер.

Энни на мгновение смешалась: она совершенно забыла, что солгала им про пол ребенка, когда принесла его к себе домой, хотя только Богу известно, почему ей пришло в голову, будто эта ложь ее как-то защитит.

— Я ничего такого, Минни, не говорила, — вызывающе сказала Энни. — Вам, наверно, послышалось.

— Наверное, послышалось, — поспешно согласилась миссис Спенсер. — Ошиблась я. Простите великодушно.

Пробурчав «спокойной ночи», Энни пересекла гостиную и зашагала к себе в комнату. Войдя, она тотчас заметила, что кто-то здесь рылся: детские вещички лежали не на том месте, и Энни точно помнила, что, уходя, закрыла ящик, где хранила молочную бутылочку и хлородин. Что ж, все ясно: нужно отсюда убираться, и не мешкая. Хотя, если судить по выражению лица девицы, что поселилась теперь у Амелии, ее услуги там понадобятся не скоро, а быстро найти новую комнату ей навряд ли удастся. Пусть это и опасно, но, наверное, придется принести сюда еще одного младенца, а там будь что будет.

Если бы Сэч знала, что их могут вот-вот обнаружить, то пришла бы в ужас. Энни испытывала даже некоторое удовольствие от мысли, что она потянет за собой Амелию. А если получится, то и Эдвардс тоже. Сэч и эта красотка явно что-то замышляют. Не может быть, чтобы Эдвардс для нее только убирала и стряпала. Энни бы не удивилась, если б узнала, что они хотят от нее напрочь избавиться. Но будь она проклята, если им это позволит — только не теперь, после всего того, что Энни уже сделала. Правда, и кроме них полно женщин, которым ее служба очень даже сгодится.

Налив в кружку остатки купленного накануне молока, она, чтобы покрепче уснуть, добавила к нему пару капель хлородина. Но стоило ей лечь в постель, как Энни поняла, что этих капель не хватит, чтобы заглушить гремевший в мозгу неумолчный шум: рокотание отбывающего поезда и кашель задыхающегося в ночи ребенка.

Марджори взяла в руки моток узкой сиреневой ленты и, тщательно отмерив, отрезала от него нужный кусок, наслаждаясь при этом тишиной и уединением, царившими в мастерской в предвечерние часы. Остальные работники ушли домой еще час назад — у большинства из них были семьи, о которых надо заботиться, — но она охотно согласилась остаться и поработать подольше. После нескольких послеполуденных примерок нужно многое доделать и переделать, и она вовсе не спешила вернуться домой на Кэмпбелл-роуд, где ее ждала очередная неизбежная перепалка с отцом. Была еще одна причина, по которой ей хотелось остаться одной.