Решив, что она в любой момент сумеет отказаться от героина, Христина переоценила свои возможности. Начиная колоться, она даже не предполагала, через какие круги ада ей доведется пройти. Тогда она не представляла, не могла представить, какие жуткие чудища водятся в этом аду. Не воображаемые, а такие же реальные, как предметы обстановки. Когда по комнате начинала бегать мохнатая тварь с горящими глазами, Христина видела остатки пищи между ее желтыми клыками и чувствовала, как вздрагивает пол от топота лап. Не менее реальными были гигантские мухи и бабочки, кружащиеся вокруг люстры под потолком. Хотя лампочки не горели, мухи и бабочки, задевая их крыльями, вспыхивали, обращались в пепел и осыпались на пол. Иногда они забивались под одеяло, доводя Христину до истерики, а иногда вместо них в постель пробиралась черная кошка с плоской змеиной головой.

Кошка появилась и на заре того дня.

— Брысь! — взвизгнула Христина, размахивая веником, возникшим в руке из ниоткуда.

Змеекошка гнусаво заорала, вздыбила лоснящуюся черную спину и шмыгнула под стол, нервно подергивая там кончиком хвоста. «Как же ее прогнать?» — попыталась сообразить Христина. Не сообразила. И подсказать было некому. Ни отца, ни матери, ни ухажеров, ни даже подруг. Только героин — Герыч, как звали его те, кто имел несчастье познакомиться с ним поближе.

После нескольких доз размеренная жизнь Христины рухнула, как карточный домик. Она осталась одна на всем белом свете. Хотя какой же он белый, если так темно, так жутко и так холодно.

Господи! Слышишь меня?

Никто не откликнулся. Только приблудная кошка угрожающе заурчала в углу. Чтобы не злить ее, Христина свернулась калачиком, зажмурилась и затихла.

С первыми лучами солнца, когда в листве зачирикали беспечные воробьи, а в окнах дома напротив погас электрический свет, мокрая от пота, задыхающаяся Христина села на кровати и обхватила лохматую голову руками. Неужели бывает так плохо? Неужели эти мучения никогда не закончатся?

— Мамочка, — прошептала она пересохшими губами. — Я не знаю, как дальше жить, мамочка…

Мама, наверное, тоже не знала, даже если и существовала где-нибудь в загробном мире. Она давно умерла.

Охваченная внезапным ознобом, Христина натянула на себя одеяло. Вот только укрыться с головой не успела. В комнате раздался вкрадчивый шорох. Еще раз и еще. Открыв глаза, Христина увидела уродливого циркового лилипута, подкравшегося к кровати на карачках. Он был весь прозрачный, готовый рассеяться от малейшего дуновения воздуха, но его короткопалая пятерня, прикоснувшаяся к ноге Христи, свидетельствовала о том, что лилипут существует в реальности. Размером он был с большого пса, его физиономия казалась облепленной паутиной.

— Тс-с, — прошипел он, прикладывая маленький палец к губам.

Христина сдавленно пискнула, а больше не смогла выдавить из себя ни звука. Лилипут оскалился, словно намереваясь укусить ее за ногу. Но вместо этого он неожиданно лизнул ее в пятку и вдруг заскулил жалобно, по-щенячьи, словно умоляя Христину что-то сделать… вернее, чего-то не делать.

— Что? — спросила она шепотом.

Уродец медленно и с печальным видом покачал головой, а потом исчез, как исчезла комната и весь окружающий мир.

Когда Христина очнулась от обморока, комната была пуста. В окно светило солнце, от которого слезились глаза и свербило в носу. Кое-как дотянувшись до портьеры, Христина задернула окно. Режущий желтый свет по-прежнему прорывался сквозь плотную ткань, но теперь не доставлял прежних страданий. Постанывая, Христина стянула с себя отсыревшую ночную рубашку и швырнула на пол. За рубашкой последовали трусы, напоминающие тряпку. Каждое движение отдавалось тупой болью в темени. Перед глазами рябило. Шершавый, как наждак, язык едва умещался во рту.

«Уколоться», — подумала Христина, и в то же мгновение ей сделалось легче, несказанно легче. Простая, короткая, спасительная мысль заполнила все ее естество — от воспаленного мозга до кончиков сведенных судорогой пальцев. Уколоться! Немедленно колоться!

Христина встала с кровати и босиком отправилась на кухню, хватаясь за стену. Почти пустая квартира куда-то плыла, раскачиваясь на плавных волнах, в ушах пели цикады, перед глазами мельтешили прозрачные мошки. Проклятый Герыч не позволял забыть о себе ни на секунду.

В кухне было прохладно. Подхваченная ветром занавеска трепыхалась на краю распахнутого окна. На столе лежал засохший мандарин с такой твердой кожурой, что прокусить этот панцирь не получилось. Ничем другим съедобным в доме даже не пахло. Христина забыла, когда в последний раз нормально ела.

Мусорное ведро было заполнено пустыми жестянками из-под сладких газированных напитков. С трудом открыв дверцу холодильника, Христина достала очередную банку, кое-как открыла крышку и, подрагивая на слабых ногах, стала пить, издавая стон после каждого глотка. Ледяная «кола» лилась на голую грудь и стекала по животу на пол. Когда зубы заломило от холода, Христина сунула банку на место и, облизывая губы, поплелась дальше.

Сидя на унитазе, она несколько раз проваливалась в краткие обмороки. Забираясь в ванную, кряхтела, как старуха, вынужденная перебраться через высокий забор. Под горячим душем ее бледная кожа порозовела, а на груди вновь проступили соски, которые до этого не отличались цветом от тела.

С тех пор как наркотическая отрава всосалась в ее вены, Христина Рутко перестала быть той прежней Христиной, которую обожали сверстники и уважали взрослые. Это было что-то вроде колдовства, с помощью которого человека превращают в нечто мерзкое, отвратительное, всеми презираемое и избегаемое. Например, в полубезумную крысу, загнанную в угол. Или в глупую лягушку с холодным сердцем. Никто эту лягушку не поцелует и не превратит в прежнюю красавицу и всеобщую любимицу. У нее была работа, увлечения, веселые подружки и даже жених. Все это она бездарно растеряла. А взамен остался героин. И несмолкаемый крик души: «Уколоться, уколоться!!!»

Выбивая зубами кастаньетную дробь, Христина выбралась из ванной и поплелась одеваться, оставляя за собой мокрые лягушачьи следы. В шкафу нашлось относительно чистое белье, а вот колготки остались все либо с затяжками, либо с дырками. Недолго думая, Христина натянула джинсы, выбрала кофту потеплее и пошла сушить волосы над газовой горелкой, потому что фен перегорел еще в прошлом месяце. Простояв в согнутой позе не меньше пяти минут, она кое-как расчесалась, мазнула кисточкой по ресницам, бегло подвела губы помадой и, накинув куртку, остановилась у зеркала в прихожей. Ей нужно было собраться с духом.

«Сейчас я выйду из дома, отправлюсь на почтамт, заплачу последние деньги за междугородний разговор, попрошу бабушку срочно выслать денег на билет и поеду в деревню, — сказала она себе. — Буду кормить кур, поливать огород и готовить борщи, а по ночам спать без задних ног, не видя кошмаров про черных кошек и лилипутов».

И тут же, не переводя духа, наметила мысленно иной вариант развития событий:

«Сейчас я выйду из дома, любой ценой раздобуду дозу хоть чего-нибудь, впрысну ее в вену и забуду о всех горестях. Жизнь снова станет прекрасной и удивительной. Мир заиграет красками. Я испытаю восхитительное блаженство».