— Вам нужно было оставить дверь открытой, — сказала она, стараясь не выдать своего смущения. — Теперь нам, возможно, придется дожидаться, пока кто-нибудь с мицвы Айзенберга не впустит нас в зал завтра вечером, — слова прозвучали несколько резче, чем ей бы хотелось. Он, слегка вскинув голову, оглядел ее. Она почувствовала себя неловко под его взглядом. Потому, что взгляд этот был не оценивающим, а скорее пристальным — словно он пытался запомнить каждую деталь, начиная с ее выступавших ключиц до туфель «Джимми Чу». Отвернувшись, Кэйт стала смотреть на банкет через высокое окно.

— И это было бы так плохо, в самом деле? — спросил он.

Продолжая смотреть в окно, Кэйт обнаружила Бину в дальнем конце зала, с Брайсом и Эллиотом по бокам, последний все озирался вокруг, скорее всего, он искал Кэйт. Ну, уж нет, она не может позволить Бине сидеть среди их старой гвардии без ее защиты! Это было бы настоящим безумием. Она загремела дверной ручкой. Напрасно.

— Merde![10]— бросила она.

— Ah. Parlez-vous français?[11]— быстро спросил он.

Она отвернулась от окна и посмотрела на него.

Этот парень не был заурядным фатом. У него улыбка человека, который знает, что он красив и неотразим в глазах женщин. Это была натренированная улыбка, которая окутывала Кэйт теплом. Она почувствовала себя первой женщиной в мире, которую так радушно приветствовали. Парень был в высшей степени великолепен, то, что на французском жаргоне называют ип bloc[12].

— Oui, — Кэйт покраснела и прокляла свою обычную бледность. С тем же успехом можно было написать о своих чувствах на лбу неоновыми буквами. — Je parle ип petit реи, mais avec un accent très mauvais[13], — ответила она.

Как ни красив был парень и сколь хорошим ни было его произношение, Кэйт вовсе не собиралась упражняться в иностранном языке прямо сейчас. Она отвернулась и постаралась снова открыть двери, но защелки, на которые те захлопывались, можно было открыть только изнутри.

— Мы здесь в ловушке, — объявила она.

— Неожиданное вознаграждение в подобной ситуации. Может быть, это знамение, — продолжал мистер Великолепие. — Может быть, мы и не хотели участвовать в свадьбе Банни Тромболи и Арни Бэкмена. — Он прислонился спиной к ограде террасы, скрестив ноги и оценивающе оглядывая Кэйт. — Лично я принимаю это как подарок судьбы.

Кэйт была слишком напряжена, чтобы отвечать на комплименты или флиртовать, в особенности с парнем, столь очевидно искушенным в этом деле.

— Вы не похожи на жительницу этих мест, — заметил он, копируя на ходу акцент Гари Купера. Он немного напоминал Купера, и это, скорее всего, было ему известно.

Кэйт предпочитала, увы, блеклых бойфрендов, что бы ни говорил Эллиот. Они были простодушны и искренни. После по-настоящему красивого студента, приехавшего по обмену из Оксфорда, который говорил: «Как мне было не влюбиться в тебя?» — на первом же свидании и затем благополучно встречался с ее подругой по комнате неделю спустя, она всегда относилась настороженно к обаяшкам.

— Et vous?[14]— спросила она для проверки.

— Oui, je suis un fils de Brooklyn[15], — отвечал он с озорной улыбкой.

— У вас прекрасное произношение, — с восхищением признала Кэйт.

— Французское или бруклинское? — спросил он, вновь улыбнувшись. «Похоже, его случай выбивается из общего правила», — подумала она, не в силах оторвать глаз от его руки, потянувшейся к свадебному банту. Но банта не было. «Какое это имеет значение?» — спросила она себя. Она не знала, что этому парню было надо — скорее всего, ответ был: rien[16], и ей было недосуг выяснять это.

Отвернувшись, Кэйт стала смотреть через стекло. Она заметила, что Эллиот нашел стол и их гостевые карты. Она не видела его лица, но сумела различить Бев Клеменс и ее мужа Джонни прямо напротив него. Значит, Барби и Бобби Коэн были рядом с ними.

— Мне необходимо попасть внутрь, — запаниковала Кэйт. Она схватилась за ручку и принялась с силой дергать дверь.

— Вы подруга жениха или невесты? — поинтересовался он.

Она снова постучала в окно.

— Невесты, — ответила она резко, сообразив, что это прозвучало грубо. — Банни — одна из моих старых подружек, — добавила она. Сквозь стекло, застыв от ужаса, она наблюдала, как Эллиот за руку поздоровался с Бобби и Джонни.

— И она намного старше, верно? — продолжал соблазнитель, подойдя поближе.

Кэйт не была расположена вдаваться в подробности.

— Мы с Банни дружим со школьных лет, — ответила она, отчаянно размахивая рукой перед стеклом в надежде, что кто-то заметит. — И да, в самом деле, Банни старше — почти на месяц. Но мы как-то этого не замечали.

— А что, если вы пропустите самое начало праздника?

— Мне необходимо быть там, чтобы поддержать одну подругу из моей команды.

— Вашей команды? — спросил он с улыбкой. — Я знаю кого-нибудь из нее?

— Бев Клеменс, Бина Горовиц, Барби Коэн.

— Вы шутите! — начал он, отступив, чтобы лучше видеть Кэйт. Она повернулась к нему на секунду.

— Cʼest incroyable, mais vraiment[17].

И что это ее потянуло на этот чертов французский? Она вспомнила о празднике. Боже, диджей заводит музыку!

— Вы, должно быть, одна из печально известных «бушвикских шавок», — рассуждал он. — Я наслышан о вас, девчонки.

— Простите? — спросила Кэйт с удивлением, повернувшись к нему.

— Как только я с вами не встретился ранее? — спросил он, не обращая внимания на ее недовольство. «Типичный нарцисс», — подумала Кэйт.

Он смотрел через ее голову в зал и пояснял:

— Я уже знаком с Бев, Барби и, конечно, с Банни. Все на «Б». А вы кто? Бетти?

— Меня зовут Кэтрин Джеймсон, — ответила Кэйт.

— А меня Билли Нолан. Почему мы не встречались раньше?

— Я покинула Бруклин, чтобы поступить в колледж.

— А я — чтобы уехать во Францию. Чем вы занимались в колледже? И куда направились после?