То обстоятельство, что Веллер спал с его женой, не охладило пыла Николая Гошкевича, продолжавшего отстаивать интересы своего патрона. Однажды, прелестной петербургской белой ночью, Сухомлинов был приглашен на дачу Гошкевичей, где давали ужин с раками. Пир закатили для того, чтобы Веллер наконец смог исполнить свою мечту и лично познакомиться с военным министром Благодаря содействию штабс-капитана Иванова (и, возможно, самого Сухомлинова), фирмы, представителем которых выступал Веллер, начали выигрывать заказы Военного министерства. В 1910 году министерство решило разместить заказ на двухколесные повозки и седла — и тут же Веллер положил в карман Гошкевичу 4 тыс. руб.66 Внезапное процветание Гошкевичей вызвало пересуды в Военном министерстве: ходили слухи, что еще недавно безденежный инженер теперь тратит по 50 тыс. рублей в год. С особой подозрительностью относились к Гошкевичу адъютанты Сухомлинова, полагавшие, что тог преступным образом использует свои семейные связи с Екатериной Викторовной для личного обогащения67.

Итак, от знакомства с Сухомлиновым выиграл не один Мясоедов, но и, в неменьшей степени, Альтшиллер, Гошкевич и Веллер. Впрочем, как оказалось, несмотря на симпатию и защиту Сухомлинова, будущее Сергея Николаевича в Военном министерстве было неблагоприятно. Чтобы понять цепь событий зимы — весны 1912 года, приведшую к его краху, необходимо остановиться и произвести сравнение тех сил, которыми обладали враги Мясоедова, и той власти, которой был облечен министр, его благодетель.

Начнем с того, что определенный круг людей прежде всего связанных с «Русской восточно-азиатской пароходной компанией» — относился к Мясоедову враждебно, причиной чему была та поддержка, которую он в свое время оказывал братьям Фрейдбергам в их эмигрантском и транспортом бизнесе. Накануне назначения Мясоедова в Военное министерство «Русская восточно-азиатская» начала очередной раунд борьбы с Фрейдбергами. В местных газетах появился ряд статей, представляющих их деятельность в крайне отрицательном свете. Хотя Борису Фрейдбергу, перекупившему продажных журналистов, удалось остановить этот поток обвинений, противостоять возможностям «Русской восточно-азиатской пароходной компании» в манипулировании государственными чиновниками он был не в силах68.

Начальник либавской полиции Подушкин, которому, как мы уже знаем, Русская восточно-азиатская давала хорошие взятки, написал от своего имени несколько рапортов, в которых обвинял «Северо-западную русскую пароходную компанию» в неправильных действиях и прямом мошенничестве. Самое серьезное обвинение, выдвинутое им против «Северо-западной», заключалось в том, что это компания фиктивная: он утверждал, что реальными владельцами пароходного дела были датчане, использовавшие «Северо-западную» в качестве прикрытия для получения привилегий, которые российское законодательство не распространяло на иностранные компании. Мясоедову пришлось поспать письмо с опровержением губернатору Курляндской губернии. Добиться того, чтобы на Подушкина было наложено взыскание, не удалось, однако давление на деловых партнеров все же ослабело, хотя и ненадолго69.

Имя Мясоедова было также в черных списках Министерства внутренних дел, в особенности Департамента полиции. Полиция так и не простила жандармскому полковнику его виленских откровений. Сергею Николаевичу следовало опасаться полковника А.М. Еремина, бывшего казацкого офицера, назначенного в 1910 году начальником Особого (то есть политического) отделения Департамента полиции. Еремин, которого даже самые преданные ему люди считали человеком тяжелым и бездушным, имел мало друзей — и среди них числился не кто иной, как полковник Подушкин. Как будто одного этого было мало, Мясоедов имел основания считать, что Еремин страстно желал занять доставшуюся жандармскому полковнику должность офицера особых поручений при Военном министерстве70. Собственно, узнав в октябре 1911 года о назначении Мясоедова, Еремин туг же сочинил меморандум о непригодности жандармского полковника для этой ответственной и тонкой роли71.

Назначение Сергея Николаевича в Военное министерство не только напомнило о нем его старым врагам, но и приобрело ему новых. Старший адъютант Сухомлинова штабс-капитан Лев Булацель лично невзлюбил Мясоедова и с неудовольствием смотрел на особую близость жандармского полковника к министру. Будучи уверен, что Сухомлинов «легко подпадал под влияние подозрительных лиц, к которым питал какую-то слабость», Булацель считал своим долгом защищать своего начальника от тех неприятных последствий, которые могло иметь его неумение разбираться в людях, и добиваться изгнания Мясоедова из Военного министерства при первой же возможности72. Другой офицер, адъютант Сухомлинова подполковник B.C. Боткин, тоже вскоре воспылал к Мясоедову сильнейшей неприязнью и завистью. Этого Боткина, хронического алкоголика, вообще взяли на службу только благодаря тому, что он был братом знаменитого Е.С. Боткина, личного врача императорской семьи73. Мы помним, как Булацель с Боткиным недвусмысленно выразили свое отношение к Мясоедову, грубо проигнорировав приглашение на сочельник 1911 года74. К альянсу Булацеля и Боткина против Мясоедова примкнул также поручик Коломнин, бывший адъютант военного министра, вынужденный уволиться со службы по причине сифилиса, достигшего третьей степени. Казалось бы, какой вред могли нанести Мясоедову алкоголик вроде Боткина и сифилитик Коломнин — однако все обернулось иначе. Эти два противника представляли реальную опасность благодаря своим сильным связям: Боткин состоял в родстве с Н.И. Гучковым, московским градоначальником и братом видного российского политика-октябриста; Коломнин приходился внуком А.С. Суворину, основателю популярнейшей российской газеты «Новое время».

Что касается врагов Сухомлинова, имя им было легион. Прежде всего это были министры, практически единодушно ревновавшие к особым отношениям Владимира Александровича с императором. В рамках российской самодержавной политики степень влияния непосредственно зависела от возможности определять, пусть временно, ту картину мира, которая существует в сознании императора. Сухомлинов был здесь великим докой — он понял, что в основании автократии лежит глубокий солипсизм: если известно, или хотя бы предполагается, что император считает то-то и то-то истинным, следовательно, это истинно по определению. Кроме того, влияние Сухомлинова на Николая II основывалось на тонком понимании характера императора. Отдавая себе отчет в том, что Николай не получает удовольствия от власти и считает корону тяжелой обузой, нести которую его вынуждает долг, Сухомлинов сообразил, что лучшим способом добиться расположения монарха будет беспрерывно его развлекать. Сухомлинов, умея развеять монаршую скуку, завоевал симпатию Николая П, выделявшего его из числа прочих министров. Военный министр неизменно уснащал свои доклады анекдотами, шутками и сюрпризами. В результате, как рассказывал глава придворной канцелярии, Сухомлинову удавалось удерживать внимание императора «в напряжении в случае надобности часа два подряд»75. Коллег Владимира Александровича, естественно, оскорбляло его умение манипулировать императором, ибо они понимали, что чем больше средств Николай отдает на военные нужды, тем меньше остается другим министерствам. Все министры в той или иной степени недолюбливали Сухомлинова, однако двое — Коковцов и Макаров — в особенности желали ему зла.