Флигели, жилые корпуса, церковь — они есть, в них еще можно вдохнуть жизнь. Парк не умер, как и три пруда — «Черный воробей», «Белый воробей», «Малиновый воробей». Люди окрест не ошибаются в названиях, не путают. Она назначила встречу возле «Черного воробья».

— Привет, — сказал мужчина, подавая ей руку.

— Давно? — спросила она, улыбаясь. — Или мы ехали бампер в бампер?

— Так это была ты? Я подумал, не подстава ли за мной гонится, — он рассмеялся. — Рад тебя видеть. Очень. — Он пожал ее обе руки. — Место замечательное. Я успел кое-что почитать перед поездкой. Так кого мы назначим «Пиковой Дамой»?

— Как карты лягут, — засмеялась она.

Он положил ей руку на плечо, повел под старую липу.

— Здесь самое мудрое место, если я не начал страдать топографическим идиотизмом. — Он покрутил коротко стриженной головой.

— Из-за возраста липы — самое мудрое? — спросила Евгения.

— Конечно. Если она пережила не только барские двести лет, а следующие семьдесят — совхозные.

Евгения рассмеялась:

— Какая точность!

— Но я должен был подготовиться к встрече наедине с такой милой, такой обманчиво-домашней, нежной и какой там еще? Ах, ну да, Евой. У которой на самом деле мозги работают, как у хорошо и давно знакомой мне матери.

— Дмитрий Павлович, вы серьезно? О моих мозгах?

— А тебе никто до сих пор не сказал, что у тебя очень обманчивая внешность? — Евгения промолчала. — Говорил, уверен. Он, да? Он же не самовлюбленный павлин? — Она снова промолчала. Верно, Костя говорил, что она только играет в Еву. — Посиди, я сейчас. Принесу бумаги.

Евгения смотрела на пруд, в нем колыхались листья кувшинок. Что ж, большинство видит в ней только нежную, милую девушку. А игра в Еву невольно подталкивает походить на незатейливую прародительницу человечества. Точнее, подталкивала.

Она вспомнила, как однажды Костя удивил ее. Это произошло накануне их ссоры, на его даче, куда они уехали на выходные.

— Если ты Ева, если библейская жена похожа на тебя, то, я думаю, на самом деле у нас матриархат. Только все делают вид, что не замечают этого.

— А почему? — осторожно спросила она.

— Мужчины уверены, что умеют просчитывать шаги на будущее. А женщины, этакие эмоциональные существа, способны отреагировать только на то, что происходит прямо сейчас. Причина, говорят они, в различном устройстве мозга.

— Ты читал про такие опыты? — заинтересовалась Евгения.

— Да, но они смешные.

— Например?

— Хочешь пример? Пожалуйста. Но предлагаю подумать о бесспорности доказательств, — предупредил он.

— Говори.

— К голове девочки прикрепили специальные датчики. Девочке говорят: ты плохо написала буквы. На экране монитора видно, какая буря поднимается на слове «плохо». А когда проделали тот же опыт с мальчиком, буря поднялась на слове — «написал». Из этого делают вывод о том, что мальчик способен видеть будущее, а девочка — у себя под носом.

— Ты не согласен? Почему?

— Потому что я вижу тебя, наблюдаю за теткой Марией и ее «сестрами». Я не знаю подобного мужского клуба, который за столько лет не распался бы. Большинство мужских объединений — развлекательные. Мой дядя Никос — ты его знаешь — типичный «клаббер», вокруг него такие же, как он.

— Но «сестры» создали свой клуб, чтобы помогать умным женщинам не поглупеть в мужском мире, — насмешливо заметила Евгения.

— Я буду стараться, очень стараться… быть умным, — пообещал Костя. И добавил: — Чтобы ты рядом со мной стала еще умнее.

Она легонько шлепнула его по руке, которая потянулась к ней, чтобы обнять.

— Я тебя не боюсь, — он быстро наклонился и поцеловал ее. А потом все-таки обнял и прошептал: — Это было… так здорово, я хочу, чтобы так было всегда.

— Чтобы потом всю ночь лил дождь? — тихо спросила она.

— Да хоть всю жизнь!

— Но мы почти не спали…

На самом деле в минувшую ночь они почти не спали. Никогда прежде Евгения не видела такой грозы. Синие молнии влетали в окна, гром грохотал с такой силой, что, боясь оглохнуть, она утыкалась Косте под мышку. Он накрывал ее своим телом.

Дождь омывал стекла сплошным потоком, отдельные, самые крупные капли отскакивали от бетона и взлетали вверх, мешаясь со встречными, падающими с неба. Водяной вихрь закручивал листья декоративной фасоли, отрывал красные цветы, расцвечивая дождь.

Наконец под утро все стихло. Евгения замерла, затихла рядом с ним.

Они проснулись, когда солнце сияло над домом и лесом, и казалось, ночью ничего такого не происходило. А если и было, то природа лишь повторила то, что они делали весь день в спальне, но на своем языке… Весь день они любили друг друга. С такой же неистовой силой, с какой небо любило землю ночью…

Тогда же они решили поселиться вдвоем в тушинской квартире. Костя собирался перевезти вещи, о чем Евгения сказала подруге, когда вернулась. А потом случилось то, что случилось…

— Итак, один мужчина тебе говорил, — услышала она за спиной голос Дмитрия Павловича, — что ты прикидываешься бессловесной Евой? Если да, то я второй мужчина, от которого ты слышишь это.

— Говорил, — подтвердила она.

— Значит, он нормальный мужик. Ты, Евгения, такая же разумная, как твоя матушка. Я рад, что ты не в отца.

— Он вам не нравился? — встрепенулась она. Когда-то Дмитрий Павлович был влюблен в мать, но физиология — особа жестокая. У Дмитрия Павловича обнаружились проблемы с гормонами. Причем у него — сына доктора медицины, который именно этим занимался. Печально, но факт.

Подростком Евгения спрашивала мать, может ли быть дружба между мужчиной и женщиной. Та отвечала: может, если мужчина не совсем здоров. Если с ним все в порядке — только любовь.

Потом Дмитрий Павлович и для Евгении стал другом. Она советовалась с ним, когда возникло что-то, о чем неловко было говорить с матерью или подругой. Тем более что Дмитрий Павлович юрист, у него своя нотариальная контора.

Евгения тогда приглашала своего тайного советчика в какое-нибудь кафе-мороженое, чувствуя себя так, будто идет на настоящее свидание со взрослым мужчиной.

— У твоей матери несколько качеств, которые помогали держать в руках хозяйство. В их число входит и женская хитрость, и личное обаяние. Но сейчас, дорогая моя, идет смена поколений. Твои ровесники теснят матерей и отцов. На них обаяние твоей матери не действует. А методы они избирают такие, о которых Ирина слышала, но сама никогда ими не воспользуется.

— Что будет? — спрашивала Евгения, глядя в темную воду «Черного воробья». Сейчас она показалась ей мутной.

— Сначала в таких случаях хозяйство банкротят, потом за бесценок его покупает тот, кто приложил руку к банкротству. — Евгения хотела привычно возразить, что хозяйство матери невозможно обанкротить, ведь оно прибыльное…