Некогда Ваанес был воином из Гвардии Ворона, но по так и не понятым Уриилом причинам отрекся от своего ордена и вступил на путь вероотступничества. Капитан предлагал ему возможность вернуться на стезю праведности и найти искупление, но Ардарик предпочел позор и бесчестие.

Уриилу оставалось только гадать, что случилось с ним дальше. Скорее всего, тот уже был мертв, и его побелевшие кости валялись где-нибудь на усыпанных пеплом пустошах демонического мира.

Понимая, что начинает проявлять излишнюю сентиментальность, капитан заставил себя выбросить воспоминания об Ардарике из головы и повернулся к Пазанию.

Им не требовалось даже говорить друг с другом, достаточно было просто молчаливого присутствия товарища, познавшего вместе с тобой жизнь, смерть и все такое прочее. Они могли просто наслаждаться тишиной…

Тишиной, которую вскоре нарушило приближение полковника Каин.

Уриил посмотрел на нее.

— Губернатор Барбаден готов вас принять, — сказала женщина.

— Хорошо, — ответил Уриил. — Полагаю, что я тоже готов встретиться с ним.

«Из маленькой искры должно разгореться большое пламя».

Посещение имперского дворца на Салинасе? Подобных экспериментов над собой Дарон Нисато старался лишний раз не ставить. Это место было слишком равнодушным и слишком вульгарным символом имперской власти, чтобы вызывать хоть сколь-нибудь теплые чувства. Более того, оно стало фокальной точкой для ненависти граждан; видя его резкие, непримиримые очертания на фоне голубого неба, ты начинал ощущать всю свою ничтожность перед лицом Империума и, что куда важнее, свою ничтожность перед лицом губернатора Лито Барбадена.

Приблизившись к пропускному пункту, Нисато позволил дежурному офицеру забрать оружие, хотя, конечно, его и раздражал тот факт, что даже главе сил правопорядка боятся оставить пистолет при встрече с губернатором.

Это был уже третий пост охраны, через который пришлось пройти за утро. Очередное серое железобетонное строение, от которого за версту несло унынием и равнодушием. Вначале БТР «Рино» Нисато остановили на КПП возле главных ворот. Затем, едва он успел сделать пару десятков шагов, пришлось подтверждать свою личность при помощи весьма болезненных проб на генетическое соответствие. Дарон мрачно усмехнулся, подумав о том, не является ли именно регулярный забор крови на анализ причиной бледности и худобы охранников, служащих во дворце.

— Чему ухмыляемся? — спросил дежурный офицер, заперев пистолет Нисато в сейф.

— Просто мне радостно видеть, сколь ревностно вы относитесь к своим обязанностям, — ответил Дарон, прекрасно осведомленный о том, что эти люди начисто лишены всякого чувства юмора.

Охранник вопросительно покосился, пытаясь понять, не издеваются ли над ним, но Нисато был непревзойденным мастером в умении скрывать свои мысли. Решив, что его священный труд все-таки не стал мишенью для насмешек, офицер угрюмо кивнул и махнул рукой в сторону прохода, ведущего во внутренние пределы дворца.

Нисато уже собирался направиться туда, когда за его спиной хлопнули двери, и помещение наполнилось весьма характерным запахом благовоний, пота и подлости. Можно было не глядя сказать, кто вошел на пропускной пункт.

— Кардинал Тогандис, — произнес Нисато.

Услышав вздох, он обернулся, чтобы увидеть перед собой во всей красе тучную фигуру понтифекса максимуса Барбадуса.

— Инфорсер Нисато, — откликнулся Тогандис, чей лоб был покрыт бисеринками пота. — Я нахожу восхитительным тот факт, что судьба свела нас в этом месте и в сей час.

Шейво Тогандис не вызывал уважительного к себе отношения даже в те времена, когда служил в качестве штатного исповедника при Фалькатах. Он никогда не отличался хорошими манерами, был неумерен в еде и обожал разговаривать вычурными фразами. По правде говоря, сам Нисато так ни разу и не ощутил в себе потребности обратиться к услугам этого человека, предпочитая исповедоваться непосредственно Императору.

Те десять лет, что прошли со Дня Восстановления, не слишком хорошо обошлись с Шейво Тогандисом; его и без того полное тело успело изрядно раздуться во всех направлениях разом.

— Вас тоже вызвали? — спросил Нисато.

— Да-да, — ответил Тогандис, промокнув бровь платком. — Мы все — верные слуги нашего господина и благодетеля. Барбаден приказывает, и нам остается лишь ревностно исполнять. И мы же не будем вынуждать нашего добродетельного губернатора ждать?

— Нет, — согласился Нисато, отходя в сторону, чтобы пропустить кардинала к неулыбчивому офицеру.

Пока Тогандис проходил через все надлежащие формальности, необходимые для того, чтобы миновать дворцовую охрану, Нисато воспользовался случаем внимательно рассмотреть верховного священнослужителя Салинаса.

Впечатления тот не произвел.

Если не принимать во внимание роскошных одеяний, Шейво Тогандис оказывался всего лишь нервозным человечком, чье поведение, иди речь о ком-либо другом, должно было повлечь за собой арест, заточение в тюремную камеру и обработку дознавателями до тех пор, пока толстяк не исповедуется во всех своих грехах.

Исповедующийся исповедник. Эта мысль вызвала у Нисато улыбку.

Помимо алой ризы, вышитой серебром, Тогандис носил высокую, искусно украшенную митру с длинными золотыми лентами. Кроме того, в руке священник сжимал длинный посох, насчет которого у него и случился спор с дежурным офицером.

— Видите ли, любезнейший, — начал Тогандис, — вызов во дворец в сей послеобеденный час застал меня в самый неожиданный момент, а посох этот суть самый сакральный инструмент, являющий собой символ той важной и ответственной роли, каковую я играю на этой планете. Я бы крайне не советовал вам пытаться забрать его у меня.

— Никакое оружие или предмет, способный использоваться в данном качестве, не допускаются к ношению во дворце, — отчеканил дежурный офицер слова, которые, видимо, заучивал наизусть. — Это позволяется исключительно Фалькатам, состоящим на действительной службе.

— А теперь слушай сюда, ничтожный, жалкий клеврет! Пора бы уже тебе было усвоить, что из всех правил существуют исключения, так что я отказываюсь раболепствовать и выслушивать твои глупейшие попытки выслужиться. Ты меня понимаешь?

— По правде сказать — нет, — произнес офицер, протягивая руку, — но это ничего не меняет. Вам придется сдать свой посох.

— На вашем месте, Шейво, я бы не стал тратить драгоценное время на бесполезные споры, — сказал Нисато, изъясняясь так же напыщенно и самовлюбленно, как кардинал. — Даже я, надежда и опора имперского правопорядка, вынужден был сдать символы своей власти, столкнувшись с упорством сей важной персоны.

Тогандис окинул взглядом пустую кобуру на поясе Нисато и улыбнулся в знак солидарности, определенно оставшись глух к сарказму в голосе инфорсера.