вами, Лидер, за стол и обсудим эту проблему за чашкой чая.

Я понял, что впервые к шимпанзе обращаются на «вы».

— Простите, Батя, — сказал я твердо, сжимая руку девушки. — но мы не вернемся. Опыты кончились!

— Я и не спорю, — ответил директор. — Хотя мне, честно говоря, жаль с вами расставаться. Ты был еще младенцем, когда я пришел в институт.

— Я помню, — сказал я. — Но мы не вернемся.

— Летите, вас никто не задерживает. Да, кстати, — в багажном отделении лежит запас продуктов. Вы взяли с собой очень мало, пока вы еще там освоитесь…

— Значит, вы все знали! — Я понял, что это удар. По моему самолюбию, по моему тщеславию, по моей тайне.

— Не расстраивайтесь, — сказал директор. — Это не умаляет ваших заслуг. Вы сделали не меньше, чем весь институт.

Он не притворялся. У нас, гомошимпов, интуиция развита гораздо лучше, чем у людей. Мы можем многому научить людей.

Директор как будто угадал мои мысли.

— Надеюсь, что вы сможете нас многому научить. Но для этого нам надо вовремя расстаться. Вы нашли выход, которого мы не могли найти.

— И заседание, на котором решили отправить меня в зоопарк…

— Было частично инсценировано. Мы давно знаем, что вы подслушиваете наши совещания.

— И Формула? — Этого я не мог вынести.

— Доктор Пименова не в курсе дела, — с улыбкой сказал директор. — Она бы ни за что не согласилась отпустить вас в лес, где вода некипяченая и летают москиты.

— Переживет, — ответил я. — С ней остался малютка Джонни.

Сзади раздался шорох. Я обернулся. В дверях торчали встревоженные физиономии Дзитты и Барри.

— Все в порядке, — сказал я. — Полет продолжается.

Экран связи погас.

— Это был директор? — спросила Дзитта. — Чего он хотел?

— Он требовал, чтобы мы вернулись, но я ему отказал. Полет продолжается.

На морде Барри было восхищение. Я победил самого директора. Дзитта, правда, сощурилась. Сомневается. Но промолчит.

Я погладил девушку по голове. Не буду учить ее говорить, подумал я. Наш разговор с директором следует оставить в тайне. Президент первого государства гомошимпов должен быть выше подозрений.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1986

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

№ 1

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Фредерик Пол

Ловушка

Мое место было у иллюминатора, в передней части салона. Я бросил взгляд на табличку: соседнее место забронировано для Горди Маккензи. Не раздумывая, я прошел мимо, и тут меня остановила стюардесса.

— О, доктор Грю, рада приветствовать вас на борту…

Я стоял, загородив проход.

— Вы не поможете мне перебраться куда-нибудь подальше, Клара? Хотя бы туда.

На том кресле не было таблички.

— Сейчас посмотрю. — Она взглянула на схему. — Перенести вашу сумку?

— Пожалуйста. Мне надо поработать.

Мне действительно надо было поработать — вот почему меня не устраивало соседство Маккензи. Я устроился в кресле и насупил брови, показывая соседу, что болтать не намерен. Он ответил мне столь же хмурым взглядом. В салон вошел Маккензи, но меня он не заметил. Клара наклонилась над ним, будто проверяя ремень, и невзначай убрала карточку с моим именем. Умница!

Мне бы не хотелось, чтобы у вас сложилось впечатление, будто я воздушный волк, который знает по именам всех стюардесс. Я и знаю то всего одну-другую на линии Нью-Йорк — Лос-Анджелес, да еще в аэропорту О’Хэйр, ну и, может быть, кое-кого на линии между Хантсвиллем и Кейпом… Да, и еще та девушка, с которой я летал из Орли — но только потому, что она подбросила меня однажды на своей машине, когда на метро была забастовка и такси нельзя было поймать. И все же… Мне приходится колесить по свету. Такая работа. Я защищался по физике атмосферных явлений, моя специальность — инструментальные измерения, а это сейчас модная область, и меня приглашают на тьму конференций. Притом приглашают так, что «нет» не ответишь: прощай научный престиж, а с ним и возможность свободных исследований. Впрочем, все это, как правило, шикарно обставлено и довольно занятно — когда есть время для развлечений. Я ко многому уже попривык и могу с ходу отыскать приличный ресторан в Кливленде или Альбукерке.

Странно. Все представлялось мне совсем не так, когда я мальчишкой зачитывался статьями Уилли Лея и разыскивал женьшень, чтобы набрать денег на учебу в Массачусетском технологическом институте и строить потом космические корабли. Я думал, что стану худым, неряшливо одетым ученым с пылающим взором, думал, что не буду вылезать из лаборатории (в ту пору мне казалось, что космические корабли делают в лаборатории) и подорву здоровье, просиживая ночи напролет над логарифмической линейкой. А вышло так, что я подрываю здоровье коктейлями и резкими сменами климата.

Но, по-моему, я знаю, что надо делать.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вот почему я не хотел тратить полтора часа на Горди Маккензи, переливая из пустого в порожнее. Я и в самом деле знаю, что надо делать.

Это не моя область, но я поговорил кое с кем из тех, кто занимается системными исследованиями, и не встретил того вежливого взгляда, который появляется у людей, когда вы пытаетесь втолковать им что-то такое, что они сами знают лучше. Попробую объяснить.

В каждой уважающей себя отрасли науки за месяц собирают десятка два конференций, симпозиумов и коллоквиумов, не считая всяческих семинаров и встреч типа «немедленно иди сюда, не то дотацию получат другие». И все это почему-то в разных местах. С прошлого года, когда меня свалил грипп, не было недели, чтобы я все дни подряд ночевал дома.

Но давайте подумаем: а для чего эти сборища? Когда-то у меня была теория, что мотания из конца в конец света устроены нарочно. Этакий источник энергии, который держит нас постоянно на взводе, — в конце концов, если вы мчитесь со скоростью 1000 километров в час, то, надо полагать, по крайне важному делу. Иначе к чему такая спешка… Но кто в состоянии такое устроить?

В сущности нет более глупого способа обмена информацией, чем лететь неведомо куда, чтобы, сидя на золоченом стуле, выслушать двадцать пять человек. На двадцать три доклада вам вообще начихать, а двадцать четвертый невозможно разобрать из-за акцента докладчика. Выходит, что единственный интересный доклад обошелся вам в четыре дня, а его можно было бы преспокойно прочесть у себя в кабинете за пятнадцать минут. И с большей пользой.

Конечно, в