— Босс нашего Мэтью — единственный человек, который называет меня Хуанитой. Ну и Мэтью повторяет вслед за ним. А на самом деле, я — Нита. Вам нужно будет подготовить два теста?

Мэтью кивает.

— Хорошо — она распахивает шкафы и вытаскивает оттуда пузырьки и коробочки. Они запаяны в пластик или бумагу и имеют белые этикетки. Комната наполняется шуршанием и хрустом.

— Вам у нас нравится, ребята? — спрашивает она.

— Привыкаем помаленьку, — отвечаю я.

— Понимаю. Я попала сюда из одного такого города. Из Индианаполиса, там, где эксперимент провалился. Совсем недалеко отсюда, меньше часа на самолете. Но это уже не важно…

Она достает из герметичной упаковки шприц с иглой.

— Зачем он? — взвивается Трис.

— Чтобы мы прочитали ваши гены, — говорит Мэтью. — Ты в порядке?

— Да, — произносит Трис с беспокойством. — Я… не люблю, когда мне вкалывают разные подозрительные вещества.

— Клянусь, мы просто исследуем ваши гены. Скажи, Хуанита.

— Мэтью не лжет.

— Ладно, — бормочет Трис. — Только вот что… Могу я сделать себе инъекцию сама?

— Конечно, — улыбается Нита.

Она наполняет чем-то шприц и подает его Трис.

— Постараюсь объяснить вам ситуацию, — начинает Мэтью, пока Нита протирает руку Трис антисептиком, едкий запах которого щекочет ноздри.

— Жидкость содержит нанокомпьютеры. Они находят особые генетические маркеры и передают данные на компьютер. Так что не бойтесь.

Трис втыкает иглу в свою руку и нажимает на поршень. Нита берет меня за локоть и проводит по моей коже марлей, смоченной в оранжевой жидкости. Раствор в шприце — серебристо-серый, цвета рыбьей чешуи. Он вливается в мое тело, а я воображаю, как нанотехнология вгрызается в частицы моей крови, препарируя мою сокровенную сущность. Рядом Трис прижимает к месту укола ватный тампон и усмехается.

— Нанокомпьютеры, значит? — вырывается у меня. — И чего они ищут?

— Ну, когда наши предшественники по Бюро генно-модифицировали ваших предков, они составили некий «трекер», который и показывает нам, встал ли человек на путь исцеления, — говорит Мэтью. — Именно трекер позволяет нам во время симуляций проверить, пришли ли ваши гены в порядок или нет. Поэтому каждый в вашем городе должен в шестнадцать лет пройти тест на принадлежность к фракциям: если он все осознает, значит, он в норме.

Для меня тест на пригодность всегда был на важном месте в моем личном списке. Мой самоконтроль во время симуляций позволял мне чувствовать себя сильным и уникальным, таким, которых Джанин и ее эрудиты трусливо убивали. И мне теперь кажется странным, что на самом деле это — признак генетического исцеления, некий штрих-код, отметка о выздоровлении.

Тем временем Мэтью продолжает:

— Единственной проблемой является то, что осознанное поведение и умение сопротивляться сыворотке не обязательно означают, что человек — дивергент, хотя вероятность весьма велика. Иногда противостоять сывороткам способны и люди, с поврежденными генами. Вот почему нам интересно исследовать твой код, Тобиас. Надо проверить, действительно ли ты дивергент или просто похож на него.

Нита, убирающаяся на столе, поджимает губы, как будто сдерживается, как бы не ляпнуть лишнее. Мне становится не по себе.

— А теперь будем ждать, — сообщает Мэтью. — Я собираюсь позавтракать. Кто-нибудь из вас составит мне компанию?

Мы с Трис отрицательно качаем головой.

— Хуанита, побудь с ними.

Мэтью уходит, не дожидаясь ответа Ниты. Трис сидит на кушетке, бумага под ней съехала и порвалась. Нита сует руки в карманы комбинезона. Ее глаза темные и блестящие, как капли масла под протекающим двигателя. Она протягивает мне ватный тампон, и я прижимаю его к пятнышку крови на локтевом сгибе.

— Так ты тоже попала сюда из экспериментального города? — интересуется Трис. — Как давно ты здесь?

— Эксперимент в Индианаполисе свернули около восьми лет назад. Я могла бы интегрироваться в общество и вне Бюро, но чувствовала себя очень подавленной. — Нита опирается на стол. — Так что я решила приехать сюда. Я работала уборщицей. Зато сейчас я кое-чего достигла.

В ее словах чувствуется горечь. Я подозреваю, что здесь, как и во фракции лихачей, есть предел для подъема человека по служебной лестнице. Так было и со мной, когда я выбрал работу в диспетчерской.

— В вашем городе отсутствовали фракции? — уточняет Трис.

— Только в контрольной группе. У нас существовала целая куча разных правил: комендантский час, подъем по расписанию, техника безопасности. Никакое оружие не допускалось.

— А дальше что случилось? — говорю я и тут же жалею о вопросе.

Лицо Ниты на миг перекашивается.

— Некоторые знали, как сделать оружие. Они изготовили бомбу — это такая штука для взрыва — и установили ее в здании нашего правительства. Многие погибли. Бюро пришло к выводу, что эксперимент не удался. Они стерли воспоминания у террористов и разбросали уцелевших по стране. Я сама захотела приехать сюда.

— Мне очень жаль, — тихо произносит Трис.

Иногда я забываю о ее мягкости и нежности. Но до сих пор нам чаще приходилось бывать в передрягах, когда от нее требовалась твердость, и я мог видеть лишь ее мускулы и черные татуировки над ее ключицами.

— Ничего. Вы тоже пережили нечто похожее, ребята, — говорит Нита. — Я имею в виду Джанин Мэтьюз.

— Почему они не прекратили эксперимент и у нас? — восклицает Трис.

— Возможно, этим все и кончится, — отвечает Нита. — Но Чикаго принес реальные результаты. Это — первый город с фракциями.

Я убираю ватный комочек со своей руки. На месте, где игла проткнула кожу — крошечная красная точка.

— Я бы выбрала лихачей. Но наверняка бы струсила, — улыбается Нита.

— Ты была бы удивлена тем, сколько смелости появляется, когда тебе по-настоящему это нужно, — серьезно сообщает Трис.

Я чувствую сердечную боль. Трис права: отчаяние заставляет человека ходить по краю пропасти.

Мэтью возвращается примерно через час. Он надолго садится за компьютер. Несколько раз он произносит что-то вроде «хм!» или «о!». Чем больше времени проходит, тем сильнее я напрягаюсь, пока мне не начинает казаться, что мои мышцы совершенно окаменели. Хочется услышать что-нибудь определенное, конкретное. Наконец, Мэтью разворачивает монитор прямо к нам.

— Программа представляет данные в понятной форме. Это — упрощенное изображение молекулы ДНК, принадлежащей Трис, — объясняет он.

На экране — мешанина из линий и цифр. Что-то помечено желтым и красным. Я не могу уловить в картинке смысл. Похоже, это выше моего понимания.

— Желтым и красным выделены здоровые участки макромолекулы. Мы не увидели бы их, если бы гены были повреждены, — увлеченно вещает Мэтью.