Очень честный разговор об эталонах понимания русской культуры западным человеком (вернее – непониманием!) приведен в книге Натальи Черновой.

«– За границей я пытаюсь изменить стереотип видения русского человека… советского человека. Мы все – советские люди. Я прошу прощения, мы русскими-то стали совсем недавно. Мы сейчас, пожалуй, слишком много говорим об этом, чтобы самих себя убедить: я русский, русский, я не из Совдепии! Я пытаюсь что-то изменить даже в прочтении западными постановщиками сюжетов русских опер. Иногда просто не можешь узнать русский сюжет, русскую оперу. Сначала я протестовал очень буйно. Я чуть не открутил шею директору одного европейского театра за то, что я увидел на сцене. Что я мог сделать? Я просто на него накричал. Он мне сказал: «Ты никогда не будешь петь в моем театре». Я ответил: «Пожалуйста. В таком г…не я петь не хочу. Кстати, постановка была с технической точки зрения очень приличная, профессиональная, но совершенно не про то. Мне было стыдно, обидно до дрожи, просто до слез, что так представлен русский сюжет и русский человек. Вот в этом и есть моя борьба, если тебе так нравится это слово. Я знаю, что русские, приезжая на Запад, часто говорят в своих интервью: «Ах, как у нас плохо!». Да, все знают, как у нас плохо, но у нас есть кое-что такое, чего у них нет».

Мариинский театр – один из известнейших и крупнейших в России и мире театров оперы и балета. Санкт-Петербург

О подобном постановочном «г…» вспоминала и великая И. Архипова, исполнявшая роль няни в опере «Онегин», которую словно на потеху публике поставили в Париже:

«– Мы знаем историю нашей страны, историю России, обычаи, культуру, горды ими, любим их. Я еще очень хорошо знаю архитектуру, поскольку по первой своей профессии – архитектор. Кто такой Евгений Онегин – каждый школьник знает. И вот, оказывается, все это можно собрать в кучу и выбросить на помойку. Вы знаете, я просто заболела! Точно так же страдал приглашенный на эту постановку Санкт-Петербургский хор. Они просто онемели, они петь не могли. Когда, по замыслу режиссера, я надела эту шляпку с сеткой от пчел и вышла на сцену, дирижер Семен Бычков просто упал на пульт и зашелся от смеха. Нет, вы даже не представляете, как мы, русские артисты, бились с этими немецкими постановщиками. Особенно Дима Хворостовский. Честно говоря, я боялась, что он просто откажется от спектакля».

Речь шла о постановке режиссера Адольфа Дрезена в парижском театре «Шатле» в 1992 году, где смешалось все: люди, кони… Нелепо выглядели все сценические задумки режиссера-«новатора»: дамы в шляпах с сетками от пчел, коих в России сроду никогда не носили, как и безобразных платьев, в кои по задумке постановщика были облачены главные героини сестры Ларины, как не было и шумных балов в… раздевалке между шубами и медвежьими да оленьими тушами. При этом прекрасная, романтичная Татьяна Ларина ходит по сцене в громадных роговых очках, а ее подруженьки красны девицы в некоторых сценах собирают ягоды… высоко забравшись на березы. Не мудрено, что некоторые критики после писали, что у них создалось впечатление, будто сам спектакль происходил в сумасшедшем доме. Ничего себе постановка русской классики! И подобные случаи отсутствия всяческой культуры восприятия русской литературы, русского искусства встречались и, увы, встречаются в западном обществе повсеместно. Подобному идиотизму на протяжении многих лет вынуждены противостоять наши таланты… К слову: великая Галина Вишневская, вынужденная многие годы жить и петь за границей, говорила, что за годы своей жизни за рубежом она видела и слышала многих Татьян, и часто то были замечательные певицы, но ни одна из них не была Татьяной.

Любопытно, что через 10 лет отторжение Хворостовским подобных постановок было еще более глубоким, ибо «новаторство» зашло так далеко, что определялось только словами пошлость и безнравственность.

– Десять лет спустя, в 2002-ом году, я посмотрел эту постановку на видео. И я сидел и восторгался. Концептуально время прошло. Потому что к тому времени я уже спел в нескольких постановках «Онегина», которые были ну просто… вот эта постановка была просто цветочки по отношению к тем постановкам. Понимаете, вот этот вот барьер, вот этот лимит допустимого, что ли, в театре постоянно двигается. Много лет тому назад шокировало людей, что людей переодевали в современные костюмы. Ах, ах, как это возможно? Теперь они уже от костюмов отказываются и раздевают людей. Но это… не в этом главное. Главное ведь все-таки в глубине прочтения. Если этого нету, то просто переодевание или раздевание ни к чему не приведёт. Я считаю, что это безнравственно. Ну просто безнравственно и со стороны артистов тоже.

Кстати, еще тогда же, в 1992-м, Дмитрий Хворостовский дал четко понять свое отношение к подобным постановкам.

– Меня не устраивает поверхностное знание нашей культуры. И такое же отношение к ней. Я бы даже сказал незнание и нежелание узнать. Вся режиссерская работа строилась на простых, примитивных эффектах, не имеющих никакого отношения ни к Пушкину, ни к Чайковскому, ни к стране, где происходит действие. Меня бесило даже не то, что они не хотели копнуть вглубь, пойти чуть дальше распространенных представлений о России – медведь, снег, водка – а просто категорическое нежелание узнать чуть больше.

Или вот это – еще более откровенное, просто шокирующее признание, подтверждаемое самой жизнью и ситуацией последних лет, когда Запад под диктовку США вводит против нашей страны нелепые санкции:

– Иногда мне кажется, что все, что делается здесь с русской музыкой и культурой, делается не от незнания, а так, чтобы унизить.

И, между прочим, наш гений однажды отомстил за подобное отношение к России и русским.

Вспоминает Н. Чернова:

«Когда лет через десять после одесского конфликта мы встретились с Анной и все наши взаимные обиды и недоразумения были давно забыты, она рассказала об одном весьма забавном случае: «Когда Дмитрий начал много гастролировать на Западе, он познакомился с большим количеством людей из разных стран. На всех приемах и банкетах ему приходилось выслушивать множество тостов на языках, которых он не знал и не понимал из произносимого ни единого слова. В один прекрасный момент все это ему ужасно надоело. И он, улыбаясь во весь рот, в ответ на очередной тост произнес по-русски фразу, как выяснилось потом очень грубую, в обществе таких слов не говорят (у вас в русском языке есть такие слова, Вы знаете). А все подумали, что он сказал что-то очень вежливое. После этого сотрудники компании «Филипс» во всем мире стали повторять эту фразу, желая похвастаться своим знанием русского и думая, что они говорят что-то вежливое. Так длилось до тех пор, пока на одном из приемов кто-то из русских не объяснил им, что они говорят. Он, конечно, нехорошо поступил, но я давно его знаю и если на одну чашу весов положить то, что нехорошо, а на другую – то, что хорошо, вторая явно перевесит. Все говорят – звезда, звезда. Я думаю, что он больше, чем звезда. Звезды избегают трудностей и проблем, а он идет им навстречу, часто против течения, и от этого становится только сильнее. Я многому у него научилась. Например, самому высокому стандарту дружбы, без мелких претензий и слащавости, но с твердой уверенностью, что на человека можно всегда положиться. Не знаю, что вкладывается в понятие «русская душа», «русский характер», но знаю, что он прекрасно понимает одно: быть русским артистом в современном мире – большая ответственность».