Да, это бесспорно тот самый Твид, тот самый, со взглядом оценщика из ломбарда, взглядом ростовщика. Это хитрый, опасный враг. Только трубки не видно сейчас в углу рта, а на щеках залегли ягестокие складки.

И о майоре Андерсоне довелось мне случайно узнать. Он был убит бедуинами в 1927 году во время августовского восстания в Палестине. Незадолго до этого на погонах майора рядом с короной появилась звездочка и, собственно, это был уже не майор, а полковник Андерсон, начальник одного из отрядов, усмирявших восстание. Но звездочка на погонах мало изменила облик того, чьи плечи она украшала, и на последних страницах повествования нам нет нужды именовать терся иначе.

Так вот, майор Андерсон был убит на юге Палестины, где кони восставших феллахов и бедуинов, горячие и непокорные, бросились из степей в города. Майор Андерсон был убит между городами Беер-Шеба, иначе Вирсавия, и Газа, возле которого было пролито на желтый песок много крови и который никак не удалось захватить англичанам.

О городах Беер-Шеба и Газа — правда, совсем по-другому — нас поучали еще на уроках библейской истории в школе, против «Метрополиса». Смутно помнится мне до сих пор, что город Беер-Шеба был самый южный и знойный из всех городов Палестины и что им и городом Даном, на крайнем севере, мерялась в далекие времена длина всей страны. А крепость Газа, помнится, была непокорная, и всегда много крови лилось у ее стен. И дальше нее не двинулся вглубь Ханаана ни один из воинов Иисуса Навина, захватчика.

Идет четырнадцатый год революции. Поля нашей страны засеяны. Дымится литье.

Я преподаю в военно-морском вузе английский язык и читаю специальный курс «Современная Англия». В широкооконной аудитории, где я занимаюсь с курсантами, — мой пост. По роду работы мне приходится читать и просматривать много английских книг, журналов, газет. И я вижу — моей Англии больше нет, она умерла. Есть чужая и есть наша Англия. Лишь редко-редко герои моей Англии шевелят мое сердце. Я думаю: где дерзкий Крабб? Где Парнелл, острый на слово, внук сказателей саг Зеленого острова? Где Лесли Рид, слесарь из Шеффильда? Я думаю: где пастор Роуз, от плесени кафедры приблудший к нашим жарким пескам? Где крыса-лавочник Брукс, где чувствительный муж девушки в белом, ненавистник индусов, лейтенант Гемс?

Недавно я рассказывал своим товарищам курсантам об интервенции на Кавказе. (Вновь куют мечи, чинят доспехи рыцари с берегов Темзы, Сены, Дуная и их младшие братья с берегов Немана, Вислы, Двины.) Товарищи слушали меня со вниманием. Бутов из литкружка предложил мне записать воспоминания. Вот я пробую это сделать. Сейчас сижу за столом и работаю. Рука моя лежит на столе. Когда я отрываю глаза от бумаги, я вижу три золотые полоски и красно-золотую звезду на обшлаге рукава.

Пролетарии всех стран! Workers of the world! Помните о войне. Помните об интервенции!

Вот что хотел автор сказать своими воспоминаниями. Вот для чего автор выполнил предложение Бутова, товарища из литкружка.

Карл и Наджаф

Когда арестованного вывели из отеля Эден, штаба гвардейских стрелков, чтобы бросить в тюрьму Моабит, егерь Рунге изо всей силы ударил его прикладом по голове. Пенсне Карла слетело и вдребезги разбилось о мостовую. Егерь Рунге ударил еще раз. Горничная отеля закричала: «убийцы!» и бросилась к себе в комнатку, на кровать, закрыв уши руками. Обливаясь кровью, Карл упал.

Тело втиснули в автомобиль, и, кажется, лейтенант фон Гартунг махнул белой перчаткой. Боже мой, боже мой, — повторяла горничная, прижав лицо к холодной подушке. А машина была уже далеко. Она неслась по аллеям Тиргартена, черным и низким, как штольни, и липы были запушены снегом. Деревья бежали навстречу машине, но Карл не видел их. На крутом повороте в его замершей памяти возник Шанди (герой из романа), радостный малый, так утешавший Карла в военной тюрьме еще три года назад.

Сопровождающий офицер крикнул шоферу, и машина остановилась. Арестованного вытолкнули и приказали идти. Вытянув руки и щупая воздух, точно слепой, Карл, качаясь, сделал четыре шага. И тут он почувствовал, что кто-то бьет его в спину тяжелым тупым молотком. И в это же время на прилегающей к Тиргартену улице прохожий услышал несколько выстрелов. «Неспокойное время какое», — подумал прохожий и ускорил шаги.

Пронзенный пулями в спину, Карл лежал на снегу — мертвый.

В день, когда Наджафу минуло двадцать два года, его отец, водовоз Али, велел запрячь лошадь в арбу и приказал идти за ним следом. Отец и сын покинули узкие улички родного селения (на берегу Апшерона), слепые стены магометанских домов, ограды, прячущие зелень садов, как женщин прячут стены гарема. Песок лежал вокруг деревушки. Путники шли по горячему песку молча, глядя под ноги, прислушиваясь к скрипу колес. Три тутовых дерева встретились им у придорожного колодца на границе селения. Наджаф обернулся: море вдали, зеленые кудреватые пятна над серым камнем домов и оград, купол мечети и минарет. Наджаф запел скрипучую, как арба, унылую песнь.

В городе были синематограф, и конка, и доступные русские женщины на солдатском базаре. Плененный нехитрыми радостями провинциального города, Наджаф не захотел идти назад — к деревенской мечети, к виноградникам, омытым росой на заре, к липкому туту и инжирным деревьям, к выстеленной кирпичами яме, где пекут хлеб. Он разыскал земляка, и тот устроил его на завод «Монблан» сторожем. Зоркий, он в первый же месяц накрыл вора возле высокой мешалки — резервуара на каменной башенке, в самом углу завода. Это был жалкий, пропитанный нефтью воришка, срывавший свинцовые пломбы у вентилей резервуаров. Наджаф разбил в кровь его губы и скулы, и, смешиваясь с жирною грязью, кровь текла по лицу и отрепьям воришки.

Приказчик назначил Наджафа старшим по смене.

Однажды прибыл на завод молодой инженер из правления общества, из Петербурга. Он носил твердый воротничок, форменную высокую фуражку с кокардой, в руке — трость. Обходя завод, инженер встретил во дворе рабочих, несших на плечах трубы.

— Почему вы мне не кланяетесь? — спросил инженер. — Разве вы не знаете меня?

Рабочие остановились, но на вопрос никто не ответил. Инженер переспросил чуть погромче. Тогда шедший впереди объяснил инженеру из Петербурга, что здесь кланяются не всем, кого знают по виду, а только тем, с кем знакомы.

— Вот как! — сказал инженер, оправил воротничок и отошел прочь.

Проходя мимо сторожки, он замедлил шаг и оглядел Наджафа. Тот встал во фронт, как солдат, и снял папаху. А когда хлопнула дверь конторы, куда вошел инженер,