– Кто таков?

– Захар Афанасьев, на Суконке работает слесарем, ранее судился за кражи. Следователь его уже арестовал.

– Молодец, Евгений! А вы, господа, берите с него пример. Все у вас, Корроди?

– Все, господин начальник.

– Тогда вы с Ганзаром свободны до вечера, а остальные – за работу. Перисильд, вы останьтесь, доложите мне приватно о ваших успехах в деле о мошенничестве. Вопросы есть?

– Да! – поднял руку Осип Григорьевич. – Мне чем прикажете заниматься?

– А ты иди в канцелярию. Господин Тагаметс, – обратился Цейзиг к секретарю, – дайте господину Тараканову задание, пусть в свободное от езды время бумаги переписывает.

– Он напереписывает! – ухмыльнулся Перисильд.

– И правда! – спохватился начальник. – Вы, господин шофер, эстонской грамматикой владеете?

– Я хоть слова и неправильно выговариваю, господин начальник, а грамоте за шесть лет выучился, точки над «О» где надо ставлю.

– Тагаметс, – сказал Цейзиг, – дайте ему сначала что-нибудь неважное и несложное, проэкзаменуйте, так сказать. А если результатом останетесь недовольны, то пусть он двор подметет и машину помоет.

Днем раза три-четыре ездили на происшествия, а все остальное служебное время Осип Григорьевич провел, тыкая пальцами по клавишам пишущей машинки – точно такой аппарат стоял в поместье барона фон Клоппа, и жена обучила его этому ремеслу. Секретарь, придирчиво осмотрев первый напечатанный шофером документ, остался доволен. А когда Осип Григорьевич с ходу перевел на польский отношение в Лодзинское полицейское управление, Тагаметс угостил нового подчиненного чаем с лимоном и дал большой пряник. Пряник Тараканов есть не стал – спрятал в карман, для Ваньки.

В два его отпустили пообедать, в пять он вновь вернулся на службу, в десять вечера начальник собрал всех на очередное совещание, по окончании которого велел Осипу Григорьевичу задержаться

– Вот что, Тараканов… Тут такая ситуация… Я, понимаешь, бензином не запасся. Думал, на кой я господина полицмейстера буду лишний раз беспокоить, коли все равно водителя у меня нет, вот и не выписывал бензин на этот месяц. Так что ездить нам больше не на чем…

– Мне завтра не приходить?

– Не перебивай! Что за дурная привычка начальство перебивать? Михельсон ходил с Кербаумом на рынок, но товарку убиенной тот не опознал, видать, она сегодня наниматься не приходила. Завтра и послезавтра торговли не будет – Троица и Духов день. Но со вторника визиты на рынок нужно будет возобновить и ходить туда до тех пор, пока эту дамочку не сыщем. Михельсону такой ерундой заниматься некогда, у него других дел по горло, поэтому на рынок будешь ходить ты. Праздники, так и быть, отдохни, а во вторник, полвосьмого встречаетесь с Кербаумом, идете на то место, где поденные стоят, знаешь, где это?

– Знаю.

– Отлично. Ищете подружку убитой и если находите, то ведете ее ко мне. Если не находите – ждешь до полдевятого и идешь в канцелярию строчить на машинке. Тагаметс говорит, что у тебя это неплохо получается. Вопросы есть?

– Нет.

– Тогда ступай, с Богом!

Каждое утро, еще затемно, на Петровский рынок съезжались крестьяне из окрестных деревень и пригородов, а с семи часов там начинали появляться кухарки и домашние хозяйки со всего города, чтобы купить продуктов подешевле.

Справа от входа располагался рыбный ряд, где продавали свежевыловленную живую рыбу. Когда Тараканов и Кербаум зашли на рынок, то увидели, что один из возов окружила толпа покупательниц – салака здесь была по 4 марки за фунт, на марку дешевле обычной цены.

Сыщик и потерпевший миновали мясной ряд, откуда доносились вкусные запахи чесночной колбасы, прошли птичниц, у ног каждой из которых лежали груды уток, кур, гусей и петухов, проследовали мимо бочек с творогом и маслом и ведер сметаны и очутились на толкучке.

Здесь торговали всем на свете: старой одеждой, самоварами, иконами, книгами довоенного издания, черной от времени мебелью. Справа от толкучки шли овощной и яблочный ряды, а за ними стояли возы, нагруженные дровами. Рядом с ними, в самом дальнем углу рынка, собирались несчастные, готовые задешево, за 40–50 крон в день, продавать свой труд. Не так давно Тараканов сам здесь проводил свой досуг. Женщин среди поденных было мало – всего пятеро. Одна из них – девочка лет пятнадцати, едва приметив Кербаума, бросилась наутек.

– Она! Она, господин полицейский! – закричал потерпевший и кинулся вдогонку.

Осип Григорьевич побежал следом, крикнув что есть мочи:

– Держи воровку!

Один из торговцев, мимо которого пробегала девушка, растопырил руки, но беглянка ловко увернулась и продолжила свой путь. Однако пробежать ей удалось не более десяти саженей – кто-то из покупателей схватил ее сзади за платье, она споткнулась, упала и завыла от боли, схватившись за ушибленную ногу.

– Ты куда же бежишь? – Осип Григорьевич остановился рядом, упер руки в колени, наклонился и пытался выровнять сбившееся дыхание. Потом повторил вопрос по-эстонски: – Зачем бежишь?

Вокруг собралась толпа, кто-то предложил «хорошенько отдубасить» лежавшую.

– Спокойней, спокойней, господа, – остановил линчевателей Тараканов. – Девушка сейчас будет доставлена в криминальную полицию, где с нее спросят по закону. Попрошу расходиться, господа! Здесь нет ничего интересного!

Его, разумеется, никто не послушался. К толпе приблизился постовой.

– Что тут происходит? Вы кто будете? – обратился он к Осипу Григорьевичу.

Только сейчас временный шофер криминальной полиции сообразил, что не имеет при себе никаких документов, подтверждающих его полномочия.

– Я агент начальника криминальной полиции, господина Цейзига, выполняю его секретное задание.

– На значок ваш позвольте взглянуть!

– Нет у меня значка.

– Нет? Тогда попрошу!

– Я, разумеется, пойду с вами, только и девочку заберите. Если она сбежит, вас херра Цейзиг живьем съест.

Третий нарвский полицейский участок находился в ста саженях от дома Тараканова – на Седьмой Петровской улице. Районный начальник, куривший у входа, узнал Осипа Григорьевича и поздоровался с ним за руку. Горе-сыщик тут же попросил его о помощи. Околоточный выслушал Тараканова, потом постового, телефонировал в КриПо и после короткого разговора с дежурным велел постовому найти для херра Тараканова извозчика. Через пять минут Осип Григорьевич и его пленница были на Кирочной, 15.

– Как тебя зовут?

– Эмилия.

– Фамилия?

– Родберг.

– Где живешь?

– Кадастик, третья улица, дом двадцать три.

– С кем?