— Принцепс карады, — сказал он и протянул руку чтобы помочь гостю подняться. При взгляде на Оборотня становилось ясно, почему его так прозвали. Грива темных с сильной проседью волос обрамляла физиономию вожака, сильно выдвинутую вперед, и ниспадала на грудь. Под верхней губой его угадывались непропорционально большие клыки.

Лайам на миг заколебался и решил все же самостоятельно встать. Он порадовался, увидев, что превосходит вожака воровской гильдии ростом. Оборотень, убрав руку, ухмыльнулся, и Лайам порадовался еще раз. Уже тому, что решение не принимать помощи оказалось верным.

— Аве, принцепс, — произнес он и умолк.

— Аве, — отозвался в конце концов Оборотень. Ему полагалось бы добавить к приветствию «брат», и то, что он этого не сделал, могло сулить неприятности. — Карада Саузварка не ведет игр с шалунами.

Ага, значит, все в порядке. Неприязнь вожака была вызвана тем, что местное сообщество не позволяет пришлым ворам промышлять в своем городе. Из этого следует, что Лайама принимают за вора.

— Один человек здесь не шалит, — сказал Лайам. — Один человек чисто резвится.

Он дал понять, что не нарушает кодекса и не занимается здесь работой.

— Какая у одного человека карада?

— Бэдхэмский лес.

Это заявление заставило мужчин, сидящих вокруг жаровни, переглянуться. Шутник, стоящий за спиной у Лайама, негромко выругался, а Оборотень вновь ухмыльнулся.

— Бэдхэмский лес, говоришь?

— Дох. Да.

— Погоняло принцепса Бэдхэма?

— Палица, — отозвался Лайам, назвав кличку давнего своего знакомца, и терпеливо принялся ждать следующего вопроса. Он приблизительно представлял, о чем пойдет разговор.

— Ветер нанес, что карада Бэдхэм владеет свободой.

Ходят слухи, что дела в гильдии Бэдхэм идут хорошо, перевел мысленно Лайам на обычный язык. Он покачал головой и улыбнулся, чувствуя, что на него устремились взгляды всех собравшихся в подвале мужчин.

— Карада Бэдхэм разрушена.

Гильдия Бэдхэмского леса распалась около десяти лет назад. Она была, собственно, не совсем гильдией, а скорее сообществом бандитов с большой дороги, которое было удостоено высокого статуса из уважения к его вожаку. Еще в юности став легендой Харкоутской гильдии, Палица был из нее изгнан за какой-то проступок и удалился с примкнувшими к нему молодцами в Бэдхэмский лес, привольно раскинувшийся на севере Таралона.

— Палица давно не принцепс. Ветер нанес, что Палица теперь поет свои песни Фрипорту.

Царящее в подвале напряжение спало. Шутник отнял нож от спины Лайама, а сидевшие вокруг жаровни бородачи вновь занялись мясом. Ухмылка Оборотня сделалась почти дружеской, но только почти. В его голосе все еще слышались нотки настороженности.

— Дох, — сказал он. — Ветер сказал нам о том же. Так ты тут не шалишь?

— Чисто резвлюсь, — отозвался Лайам. Это понятие включало в себя много значений — от простого визита, не связанного с воровским промыслом, до полного отхода от дел.

Оборотень кивнул и умолк. Лайам рискнул предположить, что основная опасность миновала. А вот принесет ли нынешняя встреча ему хоть какую-то пользу — это другой вопрос.

Примерно с минуту в подвале царила тишина. За это время Лайам успел ощутить, что откуда-то слегка тянет вонью, словно из выгребной ямы. Он невольно поморщился, и тут Оборотень снова заговорил:

— Пейр пьет время карады? Зачем он ходил к работорговцам? Зачем искал встречи с гильдией? Если пейр не ворует — зачем?

Конечно же, они ждали его визита, осознал вдруг Лайам. С того самого момента, как старый пенек побывал здесь, они ожидали появления чужака. Этим объяснялся более-менее учтивый прием, который эти люди ему оказали. И лишь потому все собравшиеся мужчины себя так спокойно вели. Кроме разве что Шутника. Интересно, а почему же Шутник не был поставлен о нем в известность? Может быть, этому малому не доверяют?

— Отдельные мелкие вещи ушли на волю, и пейр хочет вернуть их в свои владения. Оборотень пожал плечами:

— Мелкие вещи? Открытое окно. Пей с работорговцами.

— Закрытое окно. Вещи зеленые.

— Ага! — с важным видом кивнул принцепс и вновь растянул губы в ухмылке. На клыках его заиграли блики света, исходящие от жаровни. Зеленые означало — наделенные магической силой. Мало какие скупщики краденого, даже в больших городах, согласились бы иметь дело с такими вещами. — Закрытое окно. Некто не может содействовать пейру.

То есть он отказывается помочь. Лайам вздохнул. Если гильдия не хочет помочь заезжему вору, придется прибегнуть к доводам посерьезнее. Он вздохнул еще раз и скрестил на груди руки.

— Разве карада не чтит легиум? Разве Оборотень поет по-другому?

Лайам повстречался с Палицей вскоре после того, как гильдия Бэдхэмского леса распалась, и несмотря на двенадцатилетнюю разницу в возрасте, они почти год путешествовали вместе. Все это время легендарный вор по неясным Лайаму причинам считал своим долгом обучать молодого спутника всем тонкостям своего ремесла. Познаний была почерпнута масса, но большая их часть так и не пригодилась Лайаму. Впрочем, то, что он освоил искусство открывать любые замки и бесшумно взбираться на стены, не раз оказывалось ему полезным. А дважды Лайам, внутренне морщась, даже заимствовал кое-что у имущих людей, без их, естественно, ведома. Так что, разыгрывая из себя заправского вора, он не очень кривил душой.

Легиум, свод воровских — передающихся изустно — законов, был создан много веков назад. В больших городах Таралона, а также Фрипорта за его соблюдением строго следили дисциплинарии, специально для того избираемые на больших воровских сходках люди. В разных краях легиум толковался по-разному, но в общих чертах все его версии совпадали с харкоутским вариантом, ибо Харкоут считался прародиной кодекса. Лайам надеялся, что основных его положений придерживаются и в Саузварке.

Оборотень с оскорбленным видом вскинул подбородок и надменно фыркнул:

— Карада чтит легиум.

— Тогда она должна чтить и пре легио.

Пре легио — первое правило легиума гласило, что воры не крадут у воров.

— Карада не обязана чтить резвящегося певца.

— Унум, — сказал Лайам, соглашаясь. Это был справедливый довод: гильдия не знала, что он — вор, а значит, эта кража не нарушала первое правило. И тем не менее Лайам внутренне улыбнулся. Сделав такое заявление, Оборотень фактически признал, что чужака обворовал кто-то из его людей. Однако принцепс упорно продолжал совать голову в сплетенную своими руками петлю:

— И как чтится, что мелкие вещи освобождены певцом из карады? (Откуда гостю известно, что его обокрал вор, состоящий в караде?)

— Карада Саузварка не ведет игр с шалунами, — с улыбкой отозвался Лайам. Заслышав это, занятые едой мужчины расхохотались. Лайам лишь повторил слова Оборотня. Тот сам несколько минут назад заявил, что в Саузварке нет воров, не входящих в гильдию.