— Мать честная, парень, — Саккетто с трудом вздохнул, когда смог, наконец, заговорить. — Боже, да я так долго не смеялся с тех пор, как уличный душ мэра Кирша сдуло ветром в Санта-Ана, а он так и остался стоять абсолютно голый весь в мыле.

— Что в этом такого смешного? — перебил его Бенни.

Художник поднял ладони вверх, как бы извиняясь.

— Просто любой, кто знает твоего брата, я имею в виду, знает его по-настоящему, отреагировал бы точно так же, расскажи ты ему, что Том Имура испугался чего-либо.

— Он убегал…

— Убегал, потому что ты был с ним, сынок. Поверь мне, окажись он там один… — Саккетто не стал договаривать.

— Вы с ним не живете, — раздраженно ответил Бенни, — и не знаете того, что знаю я. Не знаете, что мне пришлось видеть.

Так они сидели с полминуты, анализируя все сказанное и пытаясь придумать, как возобновить беседу.

Наконец, художник начал.

— Потерянная Девушка. Пора и мне выполнить свою часть уговора.

— Потерянная Девушка, — согласился Бенни, — скажите мне, что она и вправду существует.

— Она существует.

Бенни на мгновение закрыл глаза, затем открыл и посмотрел на карту.

— И она жива.

— Этого я утверждать не могу, — ответил Саккетто, но когда Бенни поднял на него глаза, полные ужаса, художник замотал головой. — Нет, я только хочу сказать, что не знаю точно, как она поживает сегодня, в эту самую минуту. Но она была в полном порядке несколько месяцев назад.

— Откуда вы знаете? — настаивал Бенни.

— Я лично видел ее, — ответил художник.

— Вы… встречали ее?

— Лишь раз, всего на одну минуту, может меньше, но да. Я увидел ее в «Руинах» и нарисовал по возвращении домой. Том помогал мне вспоминать некоторые детали, но эта карта… На ней она изображена точь-в-точь.

— Том был с вами, когда вы ее видели?

Саккетто молчал, барабаня пальцами по столу.

— Слушай, я знаю, что обещал рассказать тебе о ней, и я вправду этого хочу. Но думаю, тебе лучше услышать остальное от брата.

— От Тома? Почему?

Художник откашлялся:

— Потому что Том пытался отыскать ее целых пять лет.

Художник налил себе третью чашку и, немного подумав, встал и принес из чулана бутылку виски, добавив добрую порцию в кофе. Он не предложил бутылку Бенни, чему тот был даже рад. От виски исходил запах старых носков.

— Я вырос в Канаде, — начал Саккетто, — в Торонто. И прибыл в Штаты сразу после окончания художественной школы, какое-то время зарабатывая быстрыми портретами по заказу туристов на променаде западного пляжа Лос-Анджелеса Венис-Бич. Затем взял пару курсов по субъективным портретам в криминалистике и устроился на работу в Департамент полиции Лос-Анджелеса. Ну, знаешь, делал зарисовки беглецов и подозреваемых. Все в этом духе. У меня всегда получалось задавать правильные вопросы, поэтому я с легкостью проникал в мысли свидетелей преступления или членов семьи, ищущих родных. И увидев лицо один раз, я уже никогда его не забываю. Я был в участке в Первую ночь. Вокруг меня находилось множество копов с пушками. Благодаря этому я и выжил.

Бенни не понимал, как все это связанно с Потерянной Девушкой, но художник уже погрузился в воспоминания, и он не хотел прерывать его повествование. Положив карту на середину стола, он уселся поудобнее и приготовился слушать.

Саккетто глотнул коктейль из кофе с виски, присвистнул и продолжил рассказ.

— Ты рос позже, малыш, поэтому знаком лишь с этим миром. С миром после. Я уверен, что ты многое пытался узнать о мире до Грехопадения в школе и из разговоров других людей. Поэтому ты, возможно, имеешь о нем какое-то представление, но это не то же самое, что принадлежать тому миру. Ты живешь здесь, в городе, среди горстки оставшихся от человеческой популяции людей. Сколько там числится жителей по новогодней переписи? Восемь тысяч? Во времена моей работы на променаде, я видел в три раза больше людей, просто растянувшихся на пляже и впитывающих солнечные лучи. Магистрали были заполнены десятками тысяч сигналящих машин, кричащими мужчинами и женщинами. Раньше я ненавидел все это, ненавидел толпу и шум. Но… парень, однажды все исчезло, и я скучаю по всему этому каждый день. Сейчас мир совсем безмолвный.

Бенни кивнул, хотя и не был согласен. В городе постоянно что-то происходило, было много шума и пустой болтовни. Единственная тишина, которую он слышал, стояла в «Руинах».

— Когда мертвые восстали… Звук постоянного движения жизни сменился стонами умирающих в паническом бегстве людей. Я услышал первые крики, когда солнце только опускалось за горизонт. Парень в вытрезвителе умер от полученных во время ограбления ударов. Мне кажется, копы не понимали, как он страдал. Они думали, он просто заснул на койке, и не знали, что тот был мертв. Затем он встал, если можно так это описать, или, правильнее будет сказать, «воскрес». А может, для этого уже должны были придумать новые слова. Если бы еще оставалось время, если мир смог просуществовать дольше, я уверен, было бы создано множество новых слов, новый сленг. Дело в том, что зомы не совсем возвращались из мертвых, понимаешь? По сути, они были мертвецами. Все произошло четырнадцать лет назад, но сама мысль об этом до сих пор не укладывается у меня в голове. — Он закрыл глаза, погрузившись в себя, или, быть может, в минувшие события, в образы, которые не могло принять даже воображение художника.

— Потерянная Девушка, — мягко подсказал Бенни.

— Точно. Это случилось позже. Но позволь излагать события в нужном мне порядке. Поскольку одно вытекает из другого, и если я буду рассказывать в разнобой, ты попросту ничего не поймешь. — Он сделал глоток кофе. — Парень в камере начал кусать других пьяных. Все кричали. Полицейские решили, что им попался очередной псих, поэтому просто действовали по инструкции: открыли камеру и попытались разнять дерущихся мужчин. Но к тому моменту, один или двое из них уже были мертвы от укусов, с разорванным горлом и артериями. Это был настоящий хаос — все стены и пол в крови, крики полицейских сливались с воплями восставшего мужчины. Я просто стоял там, не в силах отвернуться. Все в этом цвете, понимаешь? Ярко-красном. Мертвенная бледность бескровной кожи. Серые губы и черные глаза. Синева полицейской формы. Бело-голубая дуга электрошокеров. Во всем этом проявлялась какая-то зловещая, нездоровая красота. Да, я вижу выражение твоих глаз и понимаю, как безумно это звучит, но ведь я художник. Думаю, мы все немного сумасшедшие. Я вижу вещи так, как вижу, по-своему. Тем более, я все время был окружен смертью и трупами, болью и потерями. Это было так реально, так мимолетно. Даже работая в полиции, я никогда не оказывался на месте в момент совершения преступления… а тут вот оно. Убийство и хаос воплощались во всех красках набора для рисования. Я замер, не в силах пошевелиться. А потом убитые мужчины тоже встали и начали кусаться. После… краски размылись, и я помню совсем немного из происходящего, лишь вопли и звуки выстрелов. Новички и весь обслуживающий персонал — те, кто не был патрульными полицейскими, — просто сошли с ума: бегая с дикими воплями, они врезались друг в друга.