— Почему?

К собственному удивлению, Гунарстранна услышал свой ответ:

— Наверное, трудно признаваться в собственной слабости…

— Почему слабости?

— Ее смерть стала для меня тяжелым ударом. И мне почему-то кажется, что, меняя что-то в своей жизни, я тем самым предаю ее память.

Туве снова посмотрела на скатерть.

— Кто сказал, что тебе следует что-то менять или ломать?

Гунарстранна едва заметно улыбнулся:

— Может быть, лучшим словом будет «табу». Да, то, что я чувствую, похоже на табу. Мне не хочется ни оценивать, ни… переосмыслять то, что нас с ней объединяло.

— Разговор — тоже переоценка?

Перед тем как ответить, он задумался.

— Мне пришлось бы подыскивать нужные слова, взвешивать их. Говорить об Эдель — все равно что оценивать ее.

— Где же проходит граница? — спросила Туве, криво улыбнувшись. — Память памятью, но ведь где-то надо и остановиться! Прошлое принадлежит только тебе. Согласна, твои воспоминания не стоит… переоценивать или переосмыслять. Но с другой стороны, ведь сейчас ты сидишь здесь со мной!

Гунарстранна поднял голову. Туве больше не улыбалась. Она серьезно смотрела ему прямо в глаза.

Он откашлялся.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, ты ведь не затем приглашаешь меня в ресторан или кафе, что не желаешь меня знать, верно?

— Ты очень прямолинейна.

— А ты как думал!

Они замолчали. Туве не выдержала первая:

— Ты тоже очень прямолинеен.

— Но я понятия не имею, куда ты клонишь.

Она поставила чашку на стол и подалась вперед.

— Ты говоришь, что не хочешь предавать покойную жену, — сказала она. — Да, ты употребил слово «предательство». Скажи, ты предаешь ее тем, что приглашаешь меня в кафе?

— Конечно нет.

— Если твоя покойная жена сейчас видит нас… как ты думаешь, если мы еще раз встретимся, ты предашь ее?

— Нет, ты меня неправильно поняла, — вздохнул Гунарстранна. — Я имею в виду те годы, которые я провел с Эдель… Это были долгие годы, мы многое пережили. Вот чем мне совсем не хочется делиться. Ну а мы с тобой… — Он замолчал и криво улыбнулся.

— В чем дело?

— Ни в чем. Только мне уже за пятьдесят, и… — Он задумчиво покачал головой.

— Не забывай, что и я не девочка. А мы с тобой сидим в кафе и болтаем, как два подростка, — возразила Туве.

Гунарстранна улыбнулся:

— Да, наверное, в том-то все и дело… А кстати, как же твой муж?

— Имеешь в виду моего бывшего мужа?

Гунарстранна кивнул.

— Он считает, что питаться можно птичьим щебетом. Более того, он был бы счастлив на такой диете.

— Правда?

— Он псих, — пояснила Туве.

Они посмотрели друг на друга.

— Ты разочарован? — спросила она.

— У меня такой вид?

— Да, ты выглядишь разочарованным.

— Я не разочарован, — сказал Гунарстранна. — Но тебе вовсе не обязательно создавать для меня отрицательный образ бывшего мужа.

Туве улыбнулась:

— Мы с Турстеном расстались по-хорошему. Он всегда был и остается моим лучшим другом. И в то же время я первая готова признать, что он сумасшедший!

— В каком смысле сумасшедший?

— Он реалист до мозга костей, математик. Очень талантливый и одновременно недостаточно талантливый. А сумасшедшим я называю его потому… если, конечно, не считать бредовых мыслей о съедобности птичьего щебета… В общем, он работает над теорией трансцендентальности.

— Реалист, исследующий трансцендентальность?

— Да. Больше всего его интересуют привидения. — Туве улыбнулась. — Всем известно, что привидения любят обитать на кладбищах, верно? И появляются преимущественно по ночам. Днем их там не встретишь. Так вот, теория Турстена основана на том, что, когда сущность или душа мертвеца покидает плоть, то есть тело, и становится призраком, привидения толпятся на кладбищах по ночам или задерживаются в тех местах, где они встретили трагическую кончину. Турстен посвящает свой математический талант выведению математической формулы. Он ищет точки на кладбище или в зоне, населенной привидениями, — и сегменты времени в течение дня, — которые разграничивают деятельность привидений. Иными словами, он надеется найти источник призрачной энергии. Вот представь, что ты привидение. Турстен считает, что привидение действует в определенных границах: ты являешься от сих до сих, а за пределы времени-пространства не заходишь. Ну вот, Турстен хочет доказать, что привидения активны в специфических областях и в специфическое время, и его задача — найти и очертить эти границы. А потом он хочет стоять на границе и сводить призраков с ума, то есть дразнить их.

Она замолчала.

— Ты шутишь?

— Нет. Турстен исписал своими вычислениями несколько папок.

Гунарстранна откашлялся и с тоской посмотрел на пустую пивную кружку. Он не знал, что ответить. Туве усмехнулась.

— На самом деле цель у него другая, — сказала она. — Турстен хочет получить под свои изыскания грант. Его цель — найти энергию. Он верит, что в некоторых пограничных точках проходят энергетические поля, которые разграничивают сферы деятельности привидений. Эти-то поля больше всего интересуют его. Он верит: если ему удастся разрешить загадку своих полей, он сумеет овладеть тайной парапсихологии. — Она снова погрузилась в молчание. Ее взгляд, обращенный на него, был и выжидательным, и лукавым. — Только прожив с ним пятнадцать лет, я поняла, что он сумасшедший. Трудность в том, что он часто выглядит и действует как совершенно нормальный человек. Не сразу поймешь, что цель его жизни — очертить границы призрачной энергии.

Гунарстранна нахмурился.

— По-моему, я тебя понимаю, — сказал он. — Да, кажется, понимаю. — Он взмахнул рукой в воздухе, чтобы привлечь внимание официантки. — Счет!

— Нет, так легко ты не отделаешься! — усмехнулась Туве.

Гунарстранна посмотрел на нее в упор.

— Следствие следствием, а время на кино у тебя наверняка найдется.

Она достала из сумки два билета и помахала ими перед его носом.

— Д-да, пожалуй, — нерешительно произнес Гунарстранна, беря один билет. — О чем фильм?

Туве улыбнулась и посмотрела ему прямо в глаза:

— О привидениях.

Франк Фрёлик позвонил в квартиру Ингрид Есперсен в половине девятого утра. Вначале она сказала в домофон, что еще не встала.