Всем известны такие портреты, как «Мужчина с перчаткой» Тициана, но интересует ли нас, что это был за господин? И кто такая была Джоконда? Это просто человеческие типажи. Если бы Джоконда никогда не существовала, портрет Леонардо поражал бы точно так же.

История фотографии дает нам высокие образцы портрета. Но если бы фотограф, вместо того чтобы запечатлевать малейшие движения души знаменитейшего синьора Х, с таким же рвением показал бы своего соседа по дому – эффект был бы такой же. Можем ли мы с уверенностью сказать, что художник выразил внутренний мир данного конкретного человека? Порою – да, но чаще мы подмечаем лишь то, о чем знали заранее. Все фотографии Эйнштейна, кроме той, где он показывает язык (но он интересен лишь тому, кто слышал об Эйнштейне), – это портреты провинциального профессора, любителя красненького, со слишком длинными для его возраста волосами. Отнимите у Эйнштейна теорию относительности и оставьте ему одни портреты: будете ли вы скупать автомобили, на которых ездил такой человек?

Речь идет о «реальных» портретах, но, чтобы понять, как замечательно они обманывают, нужно встретиться с реальным человеком. Пока я знал Стравинского только по портрету Пикассо, я представлял его великаном. Однажды, на венецианском канале, мне его представили, и я, оказавшись перед этим коротышкой, которого я продолжаю считать гигантом современной музыки, понял, насколько велик Пикассо-портретист.

Издательство «Эйнауди» сопровождает книги художника и критика Джилло Дорфлеса выразительным портретом – с глубокими тенями, на фоне которых выступает его гордый аристократический профиль. Добавляет ли что-нибудь этот портрет к его несомненным достоинствам? Едва ли. Это мог быть Аристотель, размышляющий о первоосновах, или Фуке, строящий планы, как бы заковать брата Людовика XIV в железную маску, или Ферма в тот момент, когда ему пришла в голову его последняя теорема, или полковник Радецкий в романе Йозефа Рота (последний ближе всего к истине).

Нужен ли нам на самом деле портрет личности, которой мы восхищаемся? Древнеримского генерала Гая Мария в школьных учебниках сразу отличишь по надбровным дугам, нависающим почти как опухоли. И что, портрет помогает нам понять, почему этот армейский реформатор, зачинщик первой в Риме гражданской войны менее велик, чем невыразительный Божественный Август?

Как-то мне в руки попался роскошный каталог старинных фотографических портретов великих людей. Я исключил актеров, потому что их помнят как раз по их знаменитым ролям. Поразила только невротическая (ах, почти обольстительная) судорога на лице Сары Бернар. Действительно, из-за этой женщины можно сойти с ума. А если бы она была не Сарой, а женой коммерсанта?

Создатель изысканных ориентальных романов Пьер Лоти, в мундире, мог сойти за мужа беллетристки Каролины Инверницио, директора армейской хлебопекарни. Томаса Манна я бы, пожалуй, счел директором банка или экспортером из Гамбурга. У Листа действительно был прекрасный точеный профиль, но от такого профиля следовало бы ожидать музыки вроде той, что писал Бах (который, кстати, выглядит размазней). Альфонс Муха, знаменитый своей модернистской живописью, мог бы преподавать греческий где-нибудь в Пьемонте. Пастер, сфотографированный с маленькой дочкой, похож на банковского клерка из Пьяченцы. Авангардист Пикабия кажется учеником твердокаменного реалиста Масканьи. Захер-Мазох, самый ужасный человек, какого только можно себе представить, напоминает философа Маурицио Феррариса в молодости, а уж того-то меньше всего можно заподозрить в склонности к мазохизму (разве только в том отношении, что он пишет книги, выставляя их на расправу недоброжелателям). Троцкий, запечатленный с женой и тремя детьми, кажется генеральным директором Санкт-Петербургского кадастра. Дрейфус – маршал в отставке. Золя – дедушка правого сенатора Фердинандо Адорнато. Гюго выпускает книжки за свой счет. Флобер возглавляет большой магазин дамских товаров. Франсуа Жамм – провинциальный священник из Наварры. Дебюсси – страховой агент. Фердинанд Лессепс – продавец матрасов. [Мальро кажется Куччио[109]в возрасте сорока лет.].

Единственный портрет, который что-то мне сказал, – это портрет Ширли Темпл в возрасте семи лет, – на нем она действительно похожа на Ширли Темпл в возрасте семи лет.

1998

На днях кто-то спросил у меня: как мне кажется, почему «Титаник» стал культовым фильмом, который девушки смотрят по тридцать раз подряд. Вот причины, которые сразу пришли мне на ум.

Во-первых, архетип кораблекрушения. От Гомера и далее: кораблекрушение – это трагическое событие, когда сталкиваются жизнь и смерть, люди и величие природы, хрупкое изделие человеческих рук и ужасающая мощь морской стихии. Кроме того, в «Титанике» кораблекрушение происходит в реальном времени, медленно – и это приводит еще в больший трепет.

Второй компонент: мы видим воочию, насколько несовершенна техника, созданная человеком. Крушение настоящего «Титаника» в начале XX века нанесло смертельный удар утопиям предшествующего столетия. Идея снять фильм не зря появилась в конце тысячелетия, в атмосфере New Age[110], когда страх за судьбу природы неразрывно связан с недоверием к господствующей техно логии.

Третий компонент: модель Гранд-отеля, человеческий круговорот. От этой модели фильм слегка отклоняется. По видимости, трансатлантический пароход и есть Гранд-отель: тут и роскошь, и возможность бесконечных переходов. До того как посмотреть фильм, я думал, что он построен по обычной схеме: в Гранд-отель прибывают разные персонажи: муж и жена на грани развода; банкир, удирающий с кассой; юные новобрачные; благородный, разочарованный шулер; пожилые супруги, едущие к сыну, которого давно потеряли из виду, и так далее, и тому подобное; все эти истории переплетаются, а в финале шулер жертвует собой, спасая новобрачных, жулик-банкир наказан, муж и жена, собиравшиеся развестись, понимают, как они любят друг друга.

Камерон же очень искусно играет на том, что публика ожидает именно этого, и фокусирует все внимание на одной истории, так что все прочие персонажи становятся фоном, – и возвеличивает эту индивидуальную историю парня и девушки, ставит ее вровень с космическими потрясениями. Мало того, у режиссера хватило духу умертвить героя, спасти противного богача, пренебречь старичком и старушкой. Это вызывает у зрителя приятное удивление, он наслаждается заезженными стереотипами и в то же время находит что-то новое.

Сходным приемом переворачивается с ног на голову сюжет Золушки. Девушка богата и избалованна, у нее уже есть Принц, нисколько не прекрасный, которого она терпеть не может; потеряв туфельку, она встречает Питера Пэна, и любовь дарует ей право стать бедной. Как все. Удачный ход.