Таха закивал головой, соглашаясь с шейхом. Вдруг, будто спохватившись, шейх сказал:

— Послушай… Завтра, если позволит Всевышний, твои братья устроят в университете большую демонстрацию… Не хочу, чтобы ты пропустил ее…

Он помолчал мгновение, потом продолжил:

— Сам я никогда не смогу возглавить демонстрацию, но брат Тахир завтра будет вашим эмиром, если позволит Всевышний… Сбор у актового зала после полуденной молитвы…

Таха кивнул и, извинившись, хотел было уйти, но шейх попросил его задержаться и исчез где-то в глубине, затем вернулся и, улыбаясь, вручил ему брошюрку:

— Это «Хартия исламского действия»… Я хочу, чтобы ты прочитал ее сам, а потом мы с тобой все обсудим. Она избавит от дурных мыслей, которые тебя одолевают.

* * *

Животные были забиты в пятницу. Трех тучных телят ночь продержали недалеко от лифта в подъезде дома Якобяна, а когда раздался призыв на утреннюю молитву, пятеро убойщиков все вместе навалились, связали их и закололи. Несколько часов им понадобилось, чтобы освежевать туши, разрезать мясо и разложить по пакетам, предназначенным для раздачи бедным. Как только кончилась пятничная молитва, на улице Сулейман-паши образовалась толчея, толпы людей хлынули к магазину Аззама — это были самые неимущие: бродяги, полицейские, босые дети, женщины, закутанные в черное, с младенцами на руках или волочившие ребенка за собой, — все они пришли, чтобы получить свой кусок жертвенного мяса, которое хаджи Аззам раздавал по случаю победы на выборах. У главного входа в магазин стоял в белой галабее Фаузи — старший сын хаджи Аззама. Он двумя руками загребал мясо из мешков и бросал его людям, которые в давке за кусок расталкивали друг друга локтями, пока не поссорились и не подрались. Продавцы магазина вынуждены были выстроить кордон и ремнями отгонять толкающихся от стеклянных витрин, которые едва не треснули под натиском тел. Хаджи Аззам сидел внутри, в центре зала, на нем был шикарный голубой костюм, белая рубашка и красный вышитый галстук. Его переполняла радость. Итоги выборов официально были объявлены вечером в четверг: от округа Каср ан-Нил место в Народном Собрании получил хаджи Аззам. Он одержал сокрушительную победу над своим соперником Абу Хмида, которому досталось ничтожное число голосов (аль-Фули специально подстроил такой оглушительный провал, чтобы в будущем другим было неповадно идти против его воли). Хаджи Аззам испытывал искреннюю и глубокую благодарность ко Всевышнему, который воздал ему по заслугам и даровал очевидную победу. С тех пор как ему сообщили об избрании, он совершил более двадцати благодарственных коленопреклонений, распорядился забить телят и тайно раздать семьям бедняков, которым он покровительствовал, около двадцати тысяч фунтов. Другие двадцать тысяч он открыто пожертвовал на благотворительность от своего имени шейху ас-Саману, а двадцать фунтов золотом подарил по такому случаю шейху лично… И другая мысль доставляла радость сердцу хаджи: он думал о Суад, о том, как вместе с ней он вечером отпразднует эту замечательную победу! Хаджи во всех деталях представлял ее мягкое теплое тело и чувствовал, что он по-настоящему ее любит. Он признался себе: Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, был прав, что благоволил женщинам. Некоторые из женщин действительно благословенны, и мужчина сочетается с ними, чтобы исполниться добра. Суад одна из них, вместе с ней пришли и победа, и удача — он выиграл выборы и вошел в Народное Собрание. Воистину чудны дела твои, Господи!.. Теперь в Народном Собрании он будет представлять жителей округа Каср ан-Нил, которые когда-то подставляли ему ноги чтобы он начистил им обувь, смотрели на него свысока и, как одолжение, кидали мелочь. А сейчас он господин, уважаемый депутат… Он пользуется неприкосновенностью, и никто без согласия парламента не имеет права его тронуть. Отныне и всегда его фото будет мелькать в газетах и на телевидении, каждый день он будет встречаться с министрами и пожимать им руки как равный… Он стал уже не просто богатым бизнесменом, но и государственным деятелем, и именно так должны строиться его отношения с людьми. Отныне и впредь он будет заниматься великими делами, которые поднимут его до небес, сделав следующий шаг, он взойдет на вершину и войдет в пятерку или шестерку первых лиц государства. И если совершатся запланированные им сделки, он из миллионера превратится в миллиардера, станет богачом из богачей и сможет возглавить министерство… Да, министерство!.. Почему бы нет?! Если Бог хочет этого, то нет ничего невозможного. Мечтал ли он войти в Народное Собрание?! Деньги устраняют все преграды, приближая далекое, и министерство может когда-нибудь стать такой же реальностью, как Народное Собрание…

Он был погружен в свои размышления, пока не прозвучал призыв на послеполуденную молитву, где он, как обычно, возглавлял молящихся работников магазина. Во время молитвы он не раз мысленно представлял (за что просил прощения у Аллаха) тело Суад. Отдав долг славословиям, он поспешил уйти и направился в дом Якобяна. Аззам поднялся на лифте на седьмой этаж (о, это сладкое настойчивое желание, которое горело в нем!), повернул ключ в замке, и Суад предстала перед ним такой, какой он воображал ее. Она встретила его в красном халате, скрывающем ее резко выдающиеся прелести. Запах духов распалил его чувства. Покачиваясь, она сделала шаг в его сторону, и это привело его в экстаз. Он услышал еще шаг, шорох упавшего на пол халата, она обняла его и зашептала на ухо, щекоча своими губами: — Мои поздравления, любимый! Тысяча поздравлений!

* * *

Только в редкие, исключительные минуты Суад Габер бывала сама собой. Ее горящий взгляд исчезал, лицо принимало привычные черты. Она, как актриса, сыгравшая роль, возвращалась к самой себе, снимала театральный костюм и удаляла грим с лица. Медленно на лице Суад проступали серьезность и бдительность, она упорно и настойчиво добывала что-то из недр памяти. Это могло произойти с ней в любое время: когда она обедала с хаджи, беседовала с ним или даже лежала в постели. Когда она находилась в его объятьях и пыталась восстановить его угасающую силу, неожиданно на мгновение в ее глазах вспыхивал этот блеск: даже достигая высшей точки любовного наслаждения, она не переставала думать о своем. Часто она сама удивлялась своей новой способности перевоплощаться в фальшивые образы. Раньше она никогда не лгала, и все, что она переживала в жизни, вертелось у нее на языке. Откуда же взялось это притворство?! Она мастерски исполняла роль любящей жены, которая волнуется, переживает, ревнует. Как профессиональная актриса, она научилась справляться со своими эмоциями: сама решала, когда плакать, смеяться или злиться. Сейчас в постели с хаджи Аззамом она разыгрывала очередную сцену: жена, которую приводит в восторг мужское достоинство супруга, отдается ему, чтобы он, со своей сверхъестественной силой, делал с ее телом все, что захочет. Она закрывала глаза, стонала и ахала, однако не чувствовала ничего, кроме трения. Просто соприкосновение двух голых тел, холодное и неприятное. Ее острое сознание тем временем не дремало ни секунды. Она разглядывала изнуренное тело хаджи, любовные порывы которого прошли через месяц после женитьбы обнаружив половое бессилие. Она искоса смотрела на его белую сморщенную, старческую кожу, редкие волосы на груди, маленькие темные соски. Ей было так же противно дотрагиваться до него, как до ящерицы или отвратительно-скользкой лягушки. Каждый раз она представляла стройное и крепкое тело Масуда, первого мужа, с которым она впервые познала любовь. Как прекрасны были те дни! Она с улыбкой вспоминала, как любила его, как жаждала встречи с ним, как все в ней загоралось от его прикосновений и как она чувствовала на груди и шее его горячее дыхание. Она спала с ним в пылу страсти и растворялась вместе с уходящим наслаждением. А когда стыдилась, отворачивалась от него и какое-то время избегала смотреть ему в лицо, а он начинал смеяться и говорил сухим сильным голосом: