— Шевелись, парень. — Голос Петрония дошел до него как сквозь туман. — Замечтаешься — прибьют.

— Что? — Ромул оглянулся.

Заметив рассеченный шлем и залитое кровью лицо юноши, Петроний побледнел.

— Сильно ранен?

— Не знаю, — выдавил из себя Ромул. — Башка трещит.

Петроний взглянул вокруг: с их участка враг слегка отхлынул и понтийцы с римлянами спешили вздохнуть свободно, прежде чем вновь ринуться в бой. Миг был самый подходящий, словно посланный богами.

— Быстро, — скомандовал Петроний. — Надо снять шлем. Все равно развалился.

Пока он, отстегнув ремень под Ромуловым подбородком, убирал побитые куски шлема и ощупывал рану, Ромул, стиснув зубы, старался не взвыть от боли.

— Ничего страшного, кожу посекло, — объявил наконец Петроний, разматывая пропотевший лоскут со своего запястья. Дважды туго обвив им голову Ромула, он закрепил концы. — Продержишься. А потом покажем лекарю.

Утирая кровь, заливающую глаза, Ромул рассмеялся: перед лицом пельтастов и туреофоров, ринувшихся в атаку, мысль о каком-то будущем лечении казалась нелепее некуда. Врагов тут десять на одного, а то и больше, еще и конница с тыла — копыта грохочут совсем рядом, чуть ли не за спиной. На правом фланге упорно крушат легионеров каппадокийцы, строй там долго не выдержит. Исход битвы явно близок.

Петроний, оценив мрачный юмор товарища, расплылся в ухмылке.

— Да уж, обложили нас.

— Точно. Впрочем, гляди, — указал куда-то Ромул.

До Петрония не сразу дошло, но тут же, вглядевшись пристальнее, он разразился торжествующим кличем:

— Орел! Орел с нами!

Солдаты, готовые с радостью уцепиться хоть за кроху надежды, обернулись: справа, совсем близко, вновь взметнулось кверху накренившееся было древко с орлом, символом Двадцать восьмого легиона. Солдат, перехвативший его у смертельно раненного аквилифера, теперь криками ободрял товарищей, призывая не сдаваться. Понтийцы накатывали волна за волной, соперничая друг с другом в попытке захватить римского орла, однако никто не преуспел: ближайшие легионеры стояли насмерть, орудуя мечами как одержимые, чтобы не подпустить врага, — правая рука у каждого была в крови уже по локоть.

— Не сдаваться! — присоединился к кличу Ромул.

— Иначе Марс не простит! — поддакнул низкорослый легионер с чудовищной раной в правой руке. — Вход в Элизиум надо еще заслужить!

— Верно! — рявкнул Петроний. — Кем нас сочтут соратники, которые уже там? Слабаками, которые сдались врагу раньше, чем сгинул орел?

Ромул следил глазами за солнечными бликами, игравшими на распростертых крыльях орла и на зажатой в когтях золотой молнии, и не мог отделаться от воспоминаний о Бренне, погибшем на берегу Гидаспа. Ромулу с Тарквинием уже случилось раз бежать с поля битвы прежде, чем орел достанется врагу, и повторять тот опыт не хотелось. Ни за что.

— В атаку! — взревел Ромул, не обращая внимания на пульсирующую боль, словно от острых игл, пронзающих череп. — Рим и победа!

Вскинув щит, он устремился навстречу врагу.

— Roma Victrix! Рим и победа! — завопил Петроний, бросаясь за ним.

Ближайшие солдаты, подстегнутые их словами, устремились следом.

Горстка сумасшедших римлян, пускающихся на чистое самоубийство, понтийцев не впечатлила: жаждущие битвы не меньше легионеров, они лишь ускорили бег, хрипло выкрикивая боевой клич.

Ромул, которому туман застилал глаза, никого толком не различал, кроме единственного гиганта пельтаста, на бронзовом щите которого красовалась физиономия демона — косоглазый и ухмыляющийся, тот словно подзывал к себе, обещая скорый путь в Элизиум. Одолеть громадного пельтаста Ромул и не надеялся. «Ну и ладно, — пронеслась дерзкая мысль. — Зато перед Бренном будет не стыдно: погибну в бою, из последних сил защищая орла».

Десять шагов до смерти.

Пять.

Пельтаст-великан нетерпеливо взмахнул ромфайей…

И Ромул услышал звук, желаннее которого не мог и вообразить, — букцины пропели знакомый каждому легионеру сигнал к атаке, повторив его вновь и вновь.

Цезарь здесь!

При звуках сигнала вражеское войско замерло, пытаясь предугадать, куда же римляне направят свежие силы. Гигант напротив Ромула, глянув в сторону правого римского фланга, едва не смятого грозной атакой каппадокийцев, вдруг удивленно раскрыл рот — и Ромул, осторожно отведя от него глаза, с изумлением увидел во главе армии Шестой легион, уже вливающийся в поредевшее правое крыло. Потрепанный годами галльской войны и недавней египетской кампанией, легион едва насчитывал девятьсот бойцов — однако те неслись на понтийскую пехоту так, будто их девять тысяч.

Лишь потому, что верили в Цезаря.

Ромул вновь преисполнился решимости и окинул пельтаста оценивающим взглядом: выстоять против здоровяка раза в полтора тяжелее тебя самого, да еще когда ты без шлема и ранен — дело непростое, надо бы найти слабину… Однако противник казался неуязвимым, и Ромула захлестнула горечь: даже атака целой армии его не спасет, смерть неминуема…

К его изумлению, мимо его уха вдруг просвистел камень размером с кулак и ударил пельтаста прямо между глаз — череп раскололся, и пельтаста отбросило назад, как тряпичную куклу, мозг серыми ошметками брызнул в застывших от ужаса соседей. Камень ударил так внезапно, что у них не оставалось сомнений: их собрат неведомым образом погиб от руки Ромула.

И тут камни посыпались градом. Пока Двадцать восьмой бился за свою жизнь, из лагеря выкатили баллисты, и Цезарь, несмотря на риск задеть своих же легионеров, приказал целить по самым плотным, передним рядам врага. Опасное решение окупилось с лихвой — залп из двух дюжин катапульт, стрелявших меньше чем с двухсот шагов, теперь сеял гибель в понтийском войске: камни убивали и калечили, некоторые удачно пущенные отскакивали рикошетом еще и в соседних воинов, успевая поразить не одного. Над оцепеневшей понтийской армией понеслись смятенные вопли.

Ромул, уже готовый к неминуемой смерти, теперь едва верил своему счастью; от спасительного появления Цезаря схлынули все страхи. Перепрыгнув через тело убитого пельтаста, он ударил умбоном щита в лицо какому-то крючконосому понтийцу, послышался громкий хруст, и противник с жутким воем осел на землю. Пнув его для надежности сандалией, Ромул обернулся к следующему.

Петроний, орудуя мечом слева от него, успел прикончить одного понтийца и теперь бился со вторым, справа высокий светлоглазый легионер с мрачной решимостью добивал шатающегося туреофора.

Подхлестываемый жаждой боя, Ромул влетел в гущу растерявшихся врагов. Через миг баллисты разразились вторым залпом, на этот раз нацеленным в середину понтийской армии, воинов которой, бессильных против римского подкрепления и сыплющейся с небес смерти, уже охватила паника кое-кто поглядывал через плечо в поисках пути к отступлению.