Климент с самым внимательным и серьезным видом выслушал этот совет и ответил, что непременно позаботится об этом.

— И пусть ваши покои постоянно окуриваются душистыми травами, — добавил врач. — Их аромат не даст распространиться гнилостному поветрию болезни.

— Я выполню все ваши предписания самым тщательным образом, — Климент собственноручно, как бы в доказательство добросовестности, зажег от обычной свечи, стоявшей на столе, другую, ароматическую. — Но я пригласил вас, мэтр Шолиак, для консультации по еще одному, крайне деликатному вопросу, — папа покосился на дверь, отошел от нее к противоположной глухой стене и поманил за собой медика.

— Понимаете ли, в чем дело… сегодня мне слышались голоса.

— Голоса? — переспросил удивленный Шолиак.

— Да, два голоса, — нетерпеливо пояснил понтифик. — Два знакомых голоса! Они принадлежали двум моим приближенным. Но их не было рядом в тот момент, нигде в пределах слышимости! Голоса звучали в моей голове. Скажите, это может быть последствием той головной боли, от которой вы меня излечили? И не является ли это проявлением… сумасшествия? Напоминаю, всё строго между нами.

— Безусловно. Не стану скрывать: голоса, равно как и другие звуки, не слышимые никому больше, в самом деле могут служить признаком помрачения рассудка. Но в случае с вашим святейшеством, учитывая ваш сан, я бы предположил, скорее, знак свыше.

Климент испытующе взглянул в бородатое лицо, опасаясь увидеть насмешку, но Шолиак был совершенно серьезен.

— Вы хотите сказать, Господь таким образом отвечает на мои молитвы? — осторожно уточнил он.

— А почему бы и нет? Насколько мне известно, таких случаев немало.

— Благодарю вас, мэтр, ваш ответ совершенно успокоил и удовлетворил меня.

— Всегда к вашим услугам, — ответил довольный Шолиак. Он был готов наговорить мнительному пациенту целую гору комплиментов и успокоительных слов, потому что от его доброго расположения зависело отказать ли врачу в одной щекотливой просьбе или нет. Надеясь, что подходящая минута наступила, Шолиак, взвешивая каждое слово, проговорил:

— Ваше святейшество, если позволите, я хотел бы вернуться к обсуждению способов одолеть смертельную болезнь, что ныне угрожает всем нам. Великий Гиппократ утверждал, что исток болезни следует искать в нарушении баланса жидкостей в теле человека. Следовательно, чума, как наиболее тяжелая из всех известных ныне недугов, этот баланс уничтожает. Внешние ее следы — почернение кожи, нарывы-бубоны, — хорошо заметны. Но необходимо понять, какие разрушения болезнь творит внутри тела… Словом, я прошу вашего разрешения на вскрытие умерших. И я должен иметь возможность выбирать тела.

Понтифик нахмурился и несколько минут не отрывал взгляд от пустой площади за окном.

— Вы подвергнете себя большой опасности, — наконец заговорил он. — Моя подпись и личная печать подтвердят ваше право на некропсию, но они не защитят вас от гнева родственников покойника, которого вашей волей вместо могилы повлекут на разделочный стол. У меня нет отряда наемников для вашей охраны, мэтр Шолиак.

— Думаю, мне удастся найти сговорчивых родственников. Выбор, к сожалению, весьма велик, — криво усмехнулся врач.

Глава 9. «Восславим царствие Чумы!»

Авиньон тонул в колокольном звоне. Монастырь кармелиток; обитель францисканцев; церкви Сен-Агриколь, Сен-Дидье, Сен-Пьер — везде тревожно, надрывно стонали колокола. Поверх их печальных голосов заунывно и гулко отбивал удары большой колокол Нотр-Дам-де-Дом.

Звон проникал в покои богача и каморку нищего, его слышали купцы и мастеровые, монахи и блудницы, богословы и трактирщики. И каждый содрогался, понимая, что колокол звонит по нему.

Кроули посторонился, пропуская погребальные дроги. Они тянулись вереницей на ближайшее кладбище. Начав хозяйничать у реки, чума за неделю опустошила прибрежные кварталы, где ютилась беднота, перекинулась на улицы красильщиков, медников, хлебников. Что ни день, закрывалась очередная лавка, мастерская, кузня, и вскоре ее владельцы со всем семейством отправлялись в последнее, недлинное путешествие.

Снега все не было. Облака, похожие на грязную мыльную пену, по-прежнему закрывали солнце, и от этого зимний город с его голыми деревьями, бледно-жёлтым камнем стен, темными окнами пустых домов, и серой, как несвежая простыня, рекой, сам напоминал тяжелобольного.

Говорят, колокольный звон отгоняет нечистую силу. Кроули вдоволь навидался священников, продолжавших верить в это, даже когда черти уже тащили их души в Ад. Впрочем, сейчас демон охотно поддался бы людскому суеверию, чтобы убраться из Авиньона куда подальше, но приказ есть приказ. К счастью, Вельзевул не торопила его с выполнением задания, потому что Климент VI хоть и остался в городе, но теперь чуть ли не сутками пропадал в молельне, соединенной с его покоями. Вытащить его оттуда могли лишь новости исключительной важности, на поиски которых демон собирался отправиться.

Сегодня он облачился в алое и рыжее. Выбирая оттенки, отметил про себя, что еще ни разу, начиная с торжественного въезда Первого Всадника, не надел черное — цвет, преобладающий ныне на авиньонских улицах. И не надену, твердо решил Кроули, этого от меня старуха не дождется.

Он вышел в город вполне довольный собой, и первые несколько кварталов прошел беспечным легким шагом, зная, что развевающиеся длинные одежды смотрятся на нем живым пламенем.

А потом повстречал обернутые в холстину трупы на повозках и бредущих рядом людей, почерневших от горя и отчаяния.

Демонам не ведом стыд. Ну, может быть, совсем чуть-чуть… И он сразу превращается во что-то другое, например, в ярость. Никто и никогда не осмеливался поднять руку на Всадников, но у Кроули вдруг страшно зачесались кулаки, — такого с ним не случалось уже очень давно.

Незаметно к звону колоколов и скрипу тележных колес добавились новые звуки: топот многочисленных ног, громкие возгласы, смех. Смех? Кроули обернулся. Из-за угла ближайшего дома, чуть не перевернув дроги, вывернула ватага молодых мужчин, одетых так же богато и ярко, как и он.

— Смотрите, это же… ну, фаворит его святейшества, — послышался громкий возглас. — Клянусь пупком святого Себастьяна, я забыл ваше имя, сударь!

Компанию весельчаков возглавлял завсегдатай званых обедов папы Климента, юный баловень судьбы, единственный наследник местного графа или герцога, — Кроули не считал нужным вникать в такие мелочи. Буйного молодчика звали Рене де… впрочем, его фамилией демон тоже не интересовался. А на «фаворита» и глумливые смешки ответил самодовольной улыбочкой, добавив вслух:

— Мое почтение, господа. Прекрасный день, не правда ли?

— Идемте с нами! — Рене бесцеремонно схватил его за рукав. — Идемте пить и веселиться, пока мы живы!

Он пошатывался, от него разило вином. А еще — страхом и тем особенным, исступленным вожделением, когда жаждут не столько заполучить кого-то или что-то, сколько осквернить и уничтожить приобретенное. Остальная компания тоже нетвердо держалась на ногах, окруженная плотным облаком спиртного духа и грешных желаний.

Безудержные кутежи, лихорадочное веселье сделалось обратной стороной отчаяния и ужаса,