Вскоре после отъезда Пола появилась Галина, и Джоанна вцепилась в девочку, как хваталась за бумажник, опасаясь грабителей на 83-й улице.

«Попробуйте отнимите!»

Но Галина не собиралась отнимать у нее Джоэль.

– Хотите покормить ее со мной? – спросила она.

– Да.

И они стали кормить вместе. Бок о бок, как молодые мамы и их няни-иностранки, которые каждое утро собирались на скамейках Центрального парка. Только не было рядом ни горок, ни качелей.

И конечно, было еще одно отличие. Эта няня похитила их.

Но Джоанна не стала об этом упоминать. Она хотела задержать мгновение. «Не буди лихо», – говаривала ей мать, когда Джоанна начинала на что-то жаловаться. Это значило – будь довольна тем, что имеешь. Почему? Чтобы не стало хуже.

«Если ты разрешишь мне держать ее на руках, кормить и быть с ней, я не стану вспоминать, что ты с нами сотворила».

Это определенно противоречило ее характеру. Джоанна привыкла открыто высказывать все, что было у нее на уме. Но теперь она не могла рисковать, боясь, что у нее во второй раз отнимут Джоэль.

Галина спросила, как спала девочка. И Джоанна ответила, что у Джоэль прекрасный сон. Няня показала, как правильно держать ребенка при срыгивании. Они разговаривали так, словно опять очутились в гостиничном номере в Боготе.

Джоанна кивала, отвечала и даже поддерживала беседу.

– Где вы родились, Галина? – спросила она, когда Джоэль наелась и ее вроде бы даже удалось укачать.

– Во Фронтино, – отозвалась няня, – в Антиокии. – И, поняв, что Джоанна не знает названий колумбийских провинций, добавила: – На севере. На фруктовой ферме. Очень давно.

Джоанна кивнула.

– И как там?

Галина пожала плечами.

– Мы были очень бедны. Кампесинос.[23]В школу меня определили святые отцы.

При упоминании о религии Джоанна вспомнила черную сутану и белый воротник, который мелькал сквозь перегородку в исповедальне. Запах нафталиновых шариков, ладана и детской присыпки.

Она хотела, чтобы разговор продолжался. Джоэль спала, и Галина в любой момент могла встать и потребовать: «Ну, давай ее сюда». К тому же было, безусловно, приятно общаться хоть с каким-нибудь человеческим существом.

Существовала еще и другая причина: пока разговариваешь, можно не думать.

«Восемнадцать часов» – так было сказано Полу.

Галина протянула руку и нежно, но игриво погладила ершистые волосики Джоэль.

«Невозможно, чтобы вот такая Галина кому-то не понравилась», – подумала Джоанна. Должно быть, она не одна – их две. И вот этой любая мать доверила бы своего ребенка.

– А когда вы приехали в Боготу?

– Во время событий, – ответила няня. – Когда убили Гайтана.

Она объяснила, что происходило в Колумбии в сороковых годах. Хорхе Гайтан был человеком из народа. Не лилейно-белым, как остальные политики, а наполовину индейцем. Надежда таких кампесинос, как ее отец. А потом его застрелил ненормальный. Вся страна сошла с ума и погрузилась в пучину насилия, которое не прекращается до сих пор.

Джоанна слушала, кивала и задавала вопросы. Оказалось, что ей не просто хочется продлить разговор, но даже интересно, что говорит Галина. Может быть, таким образом удастся получить ключик.

«Вы ничего не понимаете, – заявила колумбийка Полу, когда он спросил, почему их украли. – Это не ваша страна».

И теперь Джоанна пыталась понять.

Она обратилась к голливудским аналогиям: получалось, что Колумбия – это нечто вроде «Вестсайдской истории»,[24]над которой Джоанна обливалась слезами, когда в одиннадцать лет смотрела по телевизору. «Ракеты» против «Акул», а между ними полицейский Крупке. Здесь происходило нечто похожее: правые противостояли левым, а в середине стояло правительство.

С той лишь разницей, что в финале не состоялось соединение наперекор смерти.

Оставалась одна только смерть.

Джоанна крепче прижала девочку к груди и вдруг вспомнив песенку Дамбо,[25]стала тихо напевать:

– «Моя родная, моя малышка. Хорошо было слоненку – он мог взмахнуть ушами и улететь».

Если бы слоны умели летать…

Она попыталась представить Пола в самолете где-то над Атлантикой. Или он уже добрался до места? Сколько времени прошло с тех пор, как он уехал?

Джоанна повернулась к Галине, собираясь задать этот вопрос. Но та потупилась и смотрела на девочку, погруженная в мысли. Или в воспоминания?

– У меня была дочь, – проговорила колумбийка.

Джоанна чуть не спросила, как она выглядит, как ее зовут и где она теперь, но вовремя сообразила, что это было сказано в прошедшем времени.

– Что с ней случилось?

Галина встала и потянулась за Джоэль. Но, заметив, что Джоанна не хочет отдавать девочку, пообещала:

– Я ее еще принесу.

У Джоанны не оставалось выбора – она уступила свою дочь той самой женщине, которая ее украла.

* * *

Проснувшись на следующее утро, Джоанна прижала ухо к доскам, которыми было забито одно из окон. Она стремилась расширить свой мир хоть на фут, хоть на несколько дюймов.

Из-за окна послышался шум стройки – нестройный перестук молотков и ритмичные удары. Она представила копер для забивки свай и паровой экскаватор. Залаяли две собаки. Над головой пролетел самолет. Где-то играли в баскетбол.

Затем в комнате появилась Галина. Ребенка с ней не было.

Новости.

– Ваш муж, – начала она ровным, бесстрастным голосом, – не доставил кокаин.

Почти во всю треть левой стороны Ганет-стрит зияла черная, обугленная, все еще дымящаяся дыра.

Пол в конце концов сообразил, что это некогда и был дом 1346.

– Сгорел, – объяснил им местный житель в маленькой белой шапочке на темени.

– Когда? – спросил Пол.

– Вчера.

Пол ощутил в животе неприятное чувство – прямо противоположное тому, что ощущал раньше: вместо мучительной переполненности теперь появилась такая же мучительная пустота.