Перебирая и упаковывая эти изысканные яства для души, Mo получал чистейшее, невиннейшее наслаждение. И, подобно мальчишке-сластене, не мог устоять, чтобы не полакомиться страничкой-другой из того, что приходилось оставить дома. Отхватив кусочек из книги, он закрывал ее и поглаживал корешок кончиками пальцев, думая уже о чем-то другом. Иногда ему вдруг казалось, что Г im] такую мысль он встречал прежде, и в поисках источника он принимался лихорадочно перелистывать тысячи страниц конспектов. Если же долго ничего не находил, то проверял новую догадку: наверное, нечто подобное он слышал на лекциях от преподавателя. Как это проверить? Он залезал в картонные коробки времен своей молодости, когда они с Горой Старой Луны учились в университете.

Наконец, сидя на кровати рядом с раскрытым чемоданом, он опознал последнюю цитату. Ширмы на окнах были опущены, в комнате горели пять или шесть лампочек. Сверяясь с заранее составленным списком, он прибавил к уложенным вещам термос для чая, баночку жгучего красного перца, чтобы добавлять в еду, еще одну баночку маринованного зеленого перца к завтраку, несколько банок консервов, много пачек лапши быстрого приготовления, расческу с парой выломанных зубчиков, чистые тетради для записей, три-четыре шариковые ручки с корпусом под металл, несколько цветных карандашей… На дне ящика ему попалась хорошенькая, хотя чуть заржавевшая точилка, блестевшая в темноте как золото. Он испытал ее, с удовольствием глядя, как с тихим скрежетом выползает и повисает в воздухе тонкая спираль карандашной стружки.

Вдруг Mo откинулся назад, закрыл глаза и застыл, прислонившись затылком к стене в такой позе, словно слушал музыку; на самом же деле у него перехватило дух и резким спазмом свело желудок (может, от запаха свинцового грифеля?).

«…Мне сроду не снилось никаких собачьих чучел. И в первый, и во второй раз я все наврала…»

Строки из письма рябой леди сами собой возникли в памяти.

Мо встал и пошел в ванную. Не включая света, снял с себя все кроме очков. Белая ванна неясно мерцала в полумраке. Он пустил воду. Из гудящего на разные лады крана вырывалась горячая струя, от которой шел нар. Мо растянулся в ванне, очки его уплыли. Он был похож на затонувший корабль. Чувство унижения, которое заставила его пережить начальница рыночной полиции, нахлынуло с новой силой. Его едва не стошнило.

Могло ли у меня зародиться хоть малейшее сомнение, когда она рассказывала свои сны? Да нет! Хотя… если вспомнить, как она лунатически смотрела куда-то вверх, сбивчиво, еле слышно бормотала… Мо терзала мысль, что психоанализ, это совершеннейшее оружие мысли, позволяющее проникать в глубины человеческих душ, пасовал перед примитивной, тупой, невежественной коммунисткой, которая сначала за милую душу выдумала сновидения, а потом еще и симулировала предсказанные толкователем-специалистом последствия! Лежа Цо горло в горячей воде, Мо проклинал эту лгунью, эту мнимую хромую, эту чертову леди Тэтчер. Снова подступила тошнота. Вода полилась через край. Мо встрепенулся, вылез. «Нет, я этого так не оставлю!» – подумал он, наскоро вытерся и вернулся в комнату. Он сел за стол, положил перед собой лист бумаги, взял ручку, отвинтил колпачок и стал набрасывать черновик письма.

«Госпожа начальница полицейского участка! – почерк Мо был более разборчивым, но и более отрывистым, чем обычно. – Имею честь сообщить Вам, что истины, открытые психоанализом, распространяются на всех, включая законных представителей власти и блюстителей общественного порядка. Позвольте сказать Вам, что, с психоаналитической точки зрения, сновидение, которое не имело места, а было придумано, ничем не отличается от того, которое на самом деле явилось бы Вам в бессознательном состоянии, поскольку бессознательное в данном случае проявилось в работе Вашего ума. Психически это абсолютно равноценные явления, которые одинаково свидетельствуют о вашей тревожности, подавленных желаниях, комплексах, о том, как грязна, гнусна, стерильна и инфантильна ваша душа…»

Тут перед мысленным взором Мо, опять-таки сам собой, возник образ юной девушки, которой снилось кино и которая чрезвычайно привлекала его в сексуальном и профессиональном аспектах. Он вспомнил, с каким выражением лица рассказывала она о том, как снималась в фильме и ждала поцелуя. С нежностью и горечью снова увидел ее босые ноги и то, как она потирала левой пяткой заляпанную грязью правую лодыжку. Какой яркий случай! Настоящая девственница, восточная Алиса в Стране киночудес! Подумать только – я был так близок к цели!

Письмо к леди Тэтчер осталось недописанным – Мо побоялся, как бы она ему не ответила и все это не вылилось в длинную и вздорную полемику о значении вымышленного сна или в бесконечную переписку. Черновик же он спрятал в одну из папок, которую также уложил в чемодан.

А спустя несколько дней это письмо пропало в ночном поезде по дороге на остров Хайнань, вместе с голубым чемоданом фирмы «Делси», хоть и привязанным железной цепочкой в розовой пластиковой трубочке. Это случилось 6 июля. Что было дальше, читателю уже известно: несколько недель Мо без всякого результата продолжал поиски на этом огромном острове, пока случайно, беседуя по телефону со старинной знакомой, которая когда-то была его соседкой в Чэнду, не нашел наконец девушку (если можно так назвать бальзамировщицу трупов не первой молодости), не потерявшую невинность.

Примерно через неделю после возвращения Мо с Хайнаня в квартире его родителей около часа ночи зазвонил телефон.

Голос бывшей соседки, Бальзамировщицы, на другом конце провода произнес:

– Он умер. Я только что от него.

– Кто умер?

– Судья Ди. Все кончено. Какой кошмар!

(Единственное, что почувствовал Мо в то мгновенье, это охвативший все тело озноб. Холодный пот прошиб его. «Судья Ди? – с ужасом подумал он. – Наверно, не выдержало сердце, и он умер в постели, во время любовного свидания, которое я ему устроил. И теперь меня арестуют – уже не за подкуп должностного лица, а как соучастника предумышленного убийства. Так и будет. Господи, где же я читал что-то похожее? В каком-то романе, нет, в рассказе. Только не помню ни автора, ни названия. Что же делать? Как спасти Гору Старой Луны? Нет, сейчас надо выслушать Бальзамировщицу. Вот только голова у меня не варит. От каждого слова мороз по коже, но смысл того, что она говорит, уходит, как вода в песок, теряется где-то в извилинах мозга, слова кувыркаются, колотят изнутри по барабанным перепонкам, по черепу, бултыхаются в крови, вызывают какую-то странную смесь облегчения, оттого что с невыполнимой задачей покончено, и темного страха перед арестом. А внутренний голос твердит: иди сдавайся в полицию!»)

– Послушай, как было дело, – продолжала Бальзамировщица. – Ты сказал, что за мной придут в восемь вечера, а он явился в семь, прямо в морг. Какой-то тип. Представился шестым секретарем судьи Ди. Такой нервный коротышка. Сказал, что надо немедленно идти, судья торопится. Я не успела ни переодеться, ни помыться. Ну и ладно, думаю! Старый судья небось и не ждет звезду экрана. Чем раньше все произойдет, тем скорее Мо получит, что ему нужно. Пошла с этим секретарем как была. Только подвела губы французской помадой «Шанель», которую ты мне подарил на день рождения. Вышли мы из морга, а на улице секретарь никак не мог поймать такси. Минут десять что-то кричал в мобильник, но не про такси. Видно было, что он страшно трусит. И перед кем дрожит-то? Перед судьей Ди. Жалкая шавка! Он только что вернулся из Штатов – учился там на юриста – и всячески старался это показать. Кстати и некстати вставлял английские словечки. Противно слушать. Тут я и предложила ему взять один из наших служебных фургонов, ну, знаешь, в которых мы покойников перевозим. В шутку, конечно. Один такой как раз у ворот стоял. Я показываю на него: вон, говорю, почти такой же, как ваши бронированные грузовики, на которых возят приговоренных к смерти, и фары такие же – отдельно посаженные, похожие на вылезшие из орбит глаза. Старый такой фургончик, с металлической перегородкой посреди ветрового стекла. Американец этот липовый так и опешил. Давай опять звонить в гостиницу, где судья играл с приятелями в маджонг, спросить разрешения, но ему сказали, что судья уже поехал домой. Он звонит на виллу, а там почему-то не отвечают. А уже меж тем полвосьмого. Тогда он решил погадать – достал из кармана монетку в пять юаней и подбросил. Выпала решка – мы сели в фургон и поехали. Сейчас, как вспомню, делается не по себе. Перст судьбы! Ты только подумай, если бы выпал орел, или подъехало такси, или я бы просто не сказала ему про фургон и что у меня есть от него ключ, судья Ди, может, остался бы в живых. Выходит, это я виновата. Но влипла-то по твоей милости!