подрядчик, который строит в северном Нью-Гэмпшире двухэтажный дом с плоской крышей, — полный идиот. Кто-то (а может, ветер) распахнул дверь танцзала, и вслед им понесся страдающий голос Перри Комо[18], исполняющего «Don’t Let the Stars Get in Your Eyes»[19].

Пам схватила повара за рукав и втащила в ближайший подъезд.

— Осторожнее, Стряпун. Предпоследней ступеньки нет, — сообщила она, ведя его к лестнице.

Доминику всегда было трудно подниматься по лестнице. Здесь он и не собирался поспевать за Нормой Шесть. Предпоследняя ступенька действительно отсутствовала. Повар качнулся и, чтобы не упасть, уткнулся в широкую спину Пам. Норма Шесть обернулась, подхватила его под обе руки и перенесла на последнюю ступеньку. Там его нос уперся ей в ключицу. От Пам исходил какой-то женский запах: духи или что-то вроде этого, но его перебивали мужские запахи Кетчума, въевшиеся в шерстяную фланель.

Музыка из танцзала на втором этаже звучала не тише, а громче. Патти Пейдж[20] вдохновенно спрашивала: «How Much Is That Doggie in the Window?»[21] «Неудивительно, что теперь там не танцуют», — подумал Доминик.

Норма Шесть плечом распахнула дверь квартиры и втолкнула повара внутрь.

— До чего я ненавижу эту поганую песенку, — сказала она. — Эй, Кетчум!

Ответа не было. К счастью, сквозь закрытую дверь Патти Пейдж было уже не пробиться.

Повар не понимал, где кончается кухня и начинается жилая комната. В пространстве, куда они вошли, разбросанные кастрюли, сковородки и бутылки постепенно сменялись разбросанными предметами женского туалета, устилавшими путь к громадной кровати с измятыми простынями. Единственным источником освещения служил… зеленоватый аквариум. Кто бы мог подумать, что Пам нравятся аквариумные рыбки? Правда, рыбок Доминик не увидел. Возможно, они попрятались среди густых водорослей. А может, Норма Шесть обожала именно водоросли.

Обойти эту гигантскую кровать было непросто даже человеку со здоровыми ногами. Пробираясь к ванной комнате, повар заметил странную деталь. До сих пор он был искренне уверен, что Норма Шесть собиралась в спешке и не стала тратить время на поиски лифчика. Однако он заметил целых три валявшихся лифчика, и, как бы ни торопилась Пам, все они были в пределах досягаемости.

Норма Шесть просунула руку под заимствованную рубашку и почесала грудь. У Доминика не появилось и тени подозрения, что она предлагает себя или пытается с ним флиртовать. Это было бы такой же неожиданностью, как ее недавняя расправа с Чарли Клафом и Эрлом Динсмором. Повар знал: если бы Пам предлагала себя, она бы сделала это прямо и без намеков. Например, потрогала бы себя за грудь или вообще расстегнула рубашку. Наверное, от шерсти, надетой на голое тело, у нее просто зачесалась кожа.

Кетчума они нашли на унитазе. Гипсовая повязка крепко прижимала к бедру книгу в мягком переплете. Его колени были широко расставлены. По воде в унитазе плавали красноватые разводы, словно Кетчум медленно умирал от потери крови.

— У него внутреннее кровотечение! — испуганно воскликнула Норма Шесть.

Но повар сразу догадался: Кетчум уронил в горшок ручку с красными чернилами, которой обводил слова в книге.

— Уходя, я спустила воду, — несколько раз повторила Пам.

Доминик молча закатал рукав, просунул руку между колен Кетчума и вытащил ручку. Затем он спустил воду, ополоснул в раковине руки и злополучную ручку и вытер полотенцем.

Только сейчас повар заметил у Кетчума эрекцию. Доминик всегда так истово надеялся, что судьба убережет его от этого зрелища: должно быть, потому он не сразу и обратил внимание на очевидный факт. Пам заметила очевидный факт намного раньше.

— Ну и зачем это ему здесь? — вопрошала она, просовывая руки Кетчума себе под мышки.

Ей лишь удалось избавить его от скрюченной позы. В одиночку Норме Шесть было не дотащить Кетчума до кровати.

— Стряпун, бери его за ноги. Вдвоем, надеюсь, дотащим, — сказала Пам.

Книга соскользнула с ноги и едва не повторила путь ручки. Это был «Идиот» Достоевского. Повар удивился. Он вполне понимал, что, сидя с такой книгой на унитазе, можно вырубиться. Но он никак не мог вообразить Норму Шесть, вслух читающей Кетчуму «Идиота» на громадной кровати, залитой зеленоватым светом. Доминик инстинктивно пробормотал название романа. Норма Шесть восприняла это по-своему.

— Можешь не говорить мне, что он идиот. Сама знаю.

Кое-как им все же удалось выволочь Кетчума. Он ударился головой о дверную ручку. Левая рука с гипсовой повязкой волочилась по полу.

— Тебе нравится эта книга? — спросил повар.

— А-а, там про каких-то чокнутых русских, — поморщилась Норма Шесть. — Я не особо следила за сюжетом. Просто читала ему, и все.

Соприкосновение с дверной ручкой не разбудило Кетчума, зато пробудило его привычку говорить во сне.

— Ну, если хочешь попасть в особое местечко и нацеплять приключений на задницу только за то, что не так посмотрел на какого-нибудь придурка, то в Берлине ты не найдешь ничего похожего. Говорю по собственному опыту. Знаешь, где это? В Бангоре, — произнес Кетчум, член которого не потерял ни доли эрекции и гордо торчал наподобие флюгерного шеста.

— А ты часто бывал в штате Мэн? — спросила его Пам, будто Кетчум вел с ней беседу.

— Я не убивал Пинетта. Нечего валить это на меня! — вдруг заявил Кетчум. — Штамповочный молот был не мой.

Пинетта по кличке Счастливчик нашли убитым в постели. Он снимал комнатенку на втором этаже «Бум-Хауса». Это милях в двух от Милана. Голова убитого была изуродована штамповочным молотом. Сплавщики говорили, что днем Счастливчик и Кетчум из-за чего-то повздорили у сортировочных ворот. У Кетчума имелось алиби: он ту ночь провел в Эрроле, в заведении «Умбагог», в постели с дурковатой женщиной, работавшей там на кухне. Полиция не нашла ни штамповочного молота, которым был убит Пинетт (удары по его лбу оставили отпечатки наподобие буквы «Н»), ни молота Кетчума.

Общими усилиями Доминик с Нормой Шесть взгромоздили Кетчума на кровать. Его эрекция не спадала, только член качнулся, словно флюгерный шест под напором сильного ветра.

— Тогда кто убил Счастливчика? — спросила Пам.

— Наверняка это Бержерон, — ответил Кетчум. — Его штамповочный молот был похож на мой.

— И Бержерон той ночью не трахал дурочек из Эррола! — усмехнулась Пам.

Кетчум лежал с закрытыми глазами и улыбался. Повару жутко хотелось вернуться за книгой и посмотреть, какие слова его друг успел подчеркнуть в «Идиоте». Он был готов и в окно выпрыгнуть, только бы не видеть этой фундаментальной эрекции.

— Слушай, ты проснулся или спишь? — спросил Кетчума повар.

Похоже, Кетчум снова ушел в глубины сна. Возможно, сейчас он ехал третьим классом в поезде Варшава — Санкт-Петербург. Кетчум только недавно попросил у