– Смоляне – еще что! – вслед за ним слова затребовал боярин Благота, живший в верховьях реки Рессы, на рубежах с дешнянскими кривичами. – А вдруг так выйдет, что князь Бранемер дешнянский со своим племенем то же самое удумает и воевать нас придет?

– А то еще и оба разом! – в досаде крякнул дед Перелом.

– Этого еще мало! – воскликнул Годила. – Смоляне – раз, дешняне – два! А еще ведь Святко оковский есть! Нехорошо его сын от нас ушел, не по-доброму! Зло он на нас затаил! Того гляди – летом русы хазар и без нас разобьют. А зимой, как реки встанут, пойдут вятичи на нас, за обиду мстить, что не помогли супротив хазар! А у нас тут смоляне да дешняне! Пропадем совсем, сохраните нас чуры!

– Ну, Годила, ты уж перегнул! – в досаде ответил князь Вершина. Ему были хорошо видны подавленные лица угрян, на которых развернутое Годилой будущее произвело уж слишком удручающее впечатление. – Напророчил тридцать три беды! Смолянам и без нас врагов хватит, и вятичи не дураки, чтобы у нас кровь проливать, когда хазары под боком.

– Да и мы ведь времени терять не станем! – добавил боярин Будояр, глава рода Воловичей. – Я бы, по своему уму, послал людей к Бранемеру дешнянскому. С ним воевать мы не будем, а вот ряд с ним установить, чтобы против иных ворогов помогать друг другу, – самое правильное, я так думаю.

Народ одобрительно загудел. Князь Бранемер дешнянский, владевший землями в верховьях Десны и по Болве, находился в точно таком же положении, что и сам Вершина, – обязанный платить дань смолянам, он после смерти Велебора остался предоставлен сам себе. И уж конечно, он обрадуется союзнику, который поможет ему сохранить независимость.

– Это верно, но от Святки мы так просто не отделаемся! – крикнул боярин Честослав, брат Любовидовны. – Ведь княжич Доброслав не просто так уехал. Он, как медведь свирепый из стада, двух овечек драгоценных у нас увез! Двух дочерей княжеских старших, от знатных матерей рожденных, – Лютаву, дочь Семилады, и Молиславу, дочь сестры моей!

Вече загудело в негодовании. В основном все уже знали о прискорбном происшествии, но что с этим делать, никто не знал.

– Зачем они ему понадобились, он же вроде женатый? – недоумевал кто-то. – Я его видел, он в шапке был.[9]

– Женатый-то он женатый, да у него братьев молодых четверо или пятеро, или сколько их там Святко наплодил! – втолковывали ему. – Вот и забрал наших девок.

– Все же нехорошо – уводом! У нас кто поумнее, так не делают, разве что совсем глупый парень!

– Да не в этом дело! Ты сам-то, Ржанко, за ум возьмись! Если наши княжны в их роду замужем, то как же мы им не поможем? Придется воевать, коли они нам родня, деваться некуда! Родне не помочь в таком деле – чуры нас проклянут!

Переждав первый всплеск волнения, князь Вершина снова поднялся, и старейшины принялись унимать друг друга, чтобы его услышать.

– Моих дочерей увезли из дома силой, тайком, обманув наше доверие, – заговорил он. – Я не могу покинуть в беде моих любимых дочерей, рожденных знатными и мудрыми женами, долг перед родом и предками обязывает меня и моих сыновей защитить их честь и благополучие.

– Уж если увезли, то теперь не воротишь! – горестно воскликнул Честослав. – Теперь надо приданое снаряжать, чтоб им там, в вятичах, честь и уважение было. А то будут держать, как холопок, в услужении у старших жен – куда ж это годится!

– Не позволим! – рявкнул Богомер. – Это что же – у нас будут девок воровать, а мы еще приданым приплачивать! Много таких охотников найдется, не напасешься на всех! Приходите, дескать, лиходеи, берите детей наших, жен наших, скотину и что хотите, мы вам рады! Не бывать! – Он гневно взмахнул тяжелым кулаком. – Я князю говорил, Ратиславичам всем говорил и вам, угряне, скажу! Войско надо собирать, девок отбить, а обидчикам голову с плеч снять! Предки завещали: за такое – мстить кровью!

Вече волновалось и шумело. Старинный обычай требовал кровной мести за похищение знатных женщин, бесчестившее весь род, но мысль о войне с оковскими князьями, за спиной которых стоял весь могучий Русский каганат, смущала. Положение казалось безвыходным: если смириться с тем, что две княжеские дочери входят в род Святомера оковского, то придется воевать с хазарами, а если не смириться – то с самими вятичами.

– Эх, не уберег ты дочерей, Братомерович, а тут нам всем такая беда! – крякнул старейшина Званец.

– Так оковцы же с хазарами воюют? – подал голос старейшина рода Залешан, Головня. – А вот когда они на хазар уйдут, тут бы нам и ударить! Чего теряться-то? Они нас обидели, как волки в ночи, а мы что же? Малыми силами, скрытно подойти – девок вернуть, за обиду отомстить, а то и прихватить чего-нибудь… Нам тоже пригодится…

– Да у нас же бойники есть! – вспомнил боярин Будояр и кивнул в сторону Лютомера, стоявшего среди княжеских родичей. – Малыми силами, да скрытно! Самое для них дело!

– Да и кому, как не Лютомеру! – подхватил Дерюга. – Ведь его родную сестру увезли, дочь его матери!

– «Волчью сестру» увезли, волкам за нее и мстить!

Князь Вершина вопросительно посмотрел на Лютомера, и тот, взглядом спросив у отца разрешения заговорить, шагнул вперед.

– Верно говорите, мужи угрянские! – Лютомер слегка поклонился, разом признавая правоту людей и свою вину. – Я виноват, не распознал замыслы черные у тех, кого мой отец как гостей в своем доме принял. Не уберег я сестер, мне их и вызволять. Если позволите, поеду сам с моими братьями. – Он кивнул в сторону четырех своих десятников.

Угряне гулом и криками выражали одобрение. Князь Вершина кивнул:

– И правда, поезжай. Может, и проберетесь как-нибудь, пока оковцы хазарами заняты будут. Что хочешь делай, но сестер верни и клятв Святке никаких не давай.

– Мстить надо! – требовал Богомер, рассекая воздух тяжелым кулаком.

– Успеем! – с твердостью отвечал ему Вершина. – Месть не ржавеет, не черствеет. Вот выберем время получше – и ударим. А в лишнюю драку ввязываться, пока не знаем, откуда еще беды ждать, – глупо это, Богоня, брат ты мой!

Решив самое сложное дело, угряне приободрились, и дело пошло веселее. Одобрили решение послать Русилу и Радяту в смоленские земли, а заодно положили снарядить такое же посольство в земли дешнянских кривичей. Посла искали недолго – боярин Благота приходился Ратиславичам родней, жил на рубежах дешнянских земель и хорошо разбирался в тамошних делах.

– Только уж обожду, как там с княжнами обернется, – говорил он. – А то если не выйдет дело, что же я Бранемеру говорить буду?

Все прочее теперь зависело от того, сумеет ли Лютомер вернуть сестер домой, не связывая угрян союзом с оковскими вятичами. А если не сумеет – ни Бранемер дешнянский, ни кто-то другой не станет разговаривать с угрянским князем, впавшим в зависимость от чужого рода и чужой воли.