Это эмир Гадисов определил по тому, что сапер обычно смотрит большей частью себе под ноги, а разведчики по сторонам. Но разведчики пограничников вели себя слишком расслабленно, чтобы что-то заметить. Они слишком полагались на то, что спецназ рядом, и надеялись, что идут по следам взвода спецназа, следовательно, мин на пути быть не должно, как не должны им встретиться и автоматные очереди джамаата.

Около тел убитых снайпера и санинструктора разведчики ненадолго задержались, обменялись мнениями и двинули дальше. Прямо на первую мину.

«Наивные, — думал Рамиз Омаханович, — считают, что против них дураки необученные действуют».

С таким отношением к себе и своему джамаату эмир Гадисов встречался не впервые. И еще в Сирии доказал ошибочность этого мнения, показал и приобретенное знание военной теории, и настоящую военную хитрость, оказываясь каждый раз там, где его не ждали, и, не проявляя показного героизма, нанося противнику максимально возможный урон. Здесь, как понимал Гадисов, предстояло нечто похожее.

Две мины взорвались одна за другой. Пограничники наступили на нужный камень, активировали одну мину, которая подпрыгнула на положенную высоту и рассыпала смертоносные осколки. Одновременно с ней, от сотрясения почвы, сработал детонатор второй мины и завершил то, что не завершила первая.

Разведка пограничников, по сути дела, перестала существовать. По крайней мере, перестала существовать в том виде, в котором существовала до этого. Беспечные бойцы, шедшие вниз по ущелью и строившие планы на дальнейшую жизнь, уже никогда эти планы воплотить не смогут. Если в отдельных фрагментах их тел еще сохранилась пульсация жизни, то это ненадолго…

Возникла пауза, в которой тишина по-настоящему звенела напряжением и ожиданием дальнейшего развития событий.

— Огонь! — скомандовал эмир Гадисов, но сам уже понимал, что слишком долго он прятался от осколков за камнем и слегка опоздал со своей командой. Точно так же опоздали с началом стрельбы и его моджахеды, которые ждали команды. Носильщики-пограничники должны были успеть бросить ящики, которые несли, и схватиться за автоматы.

Но когда эмир поднял голову, то увидел, что носильщики не просто бросили ящики, а начали перебегать из авангарда к основной группе, где тоже к обострению событий оказались не готовы. Несколько очередей, посланных вдогонку бегущим солдатам, только добавили им прыти; одного, правда, сбили с ног, но выручил бронежилет: солдат тут же поднялся и побежал дальше. Уже не так быстро — неуклюже, словно хромая на одну ногу. Бежать ему было, видимо, больно.

Рамиз Омаханович прекрасно знал, что пуля при попадании в бронежилет тело чаще всего не задевает, но, бывает, ломает одно или несколько ребер. Ему самому однажды досталась такая неприцельная очередь из окопа курдских ополченцев. Тогда, сделав после боя рентгеновский снимок, Гадисов узнал, что у него сломаны два ребра, а два соседние — очень сильно ушиблены. Гипс на грудную клетку, понятно, никогда не накладывают, за исключением травмы позвоночника. Но гипс ведь никогда и не лечил переломы. Он только предохраняет кости от повторного воздействия на них, позволяя им срастись без искривлений. От госпитализации Гадисов тогда категорично отказался. Он предпочитал ходить, гонять по телу кровь для быстрейшего заживления костной ткани, морщась от каждого неосторожного движения. Не лежать же на кровати, опасаясь вызвать нечаянным жестом боль. Характер не позволял ему быть раненым.

Шприц-тюбики с промедолом, что дал ему тогда врач, быстро кончились. Приходилось терпеть, стараясь никому не показать свои ощущения. А они были не из приятных: сделать глубокий вдох тогда было невозможно, а уж кашель вообще вызывал потерю сознания. Как назло, именно тогда эмира угораздило простыть.

Такого ощущения Рамиз Омаханович сейчас даже этому солдатику-пограничнику не желал. Хотя у него самого ребра болели спереди, а у солдата должны были болеть со спины.

Однако эти почти гуманные мысли не мешали эмиру Гадисову придерживаться задуманного и вовремя дать команду:

— Забрать сначала у убитых магазины с патронами, потом три ящика! Больше не унесем! За мной!

Эта команда прозвучала после того, как «заговорили» два автомата и ручной пулемет Калашникова. Причем «заговорили» характерно, как во время боя. То есть били длинными неприцельными очередями, не давая пограничникам поднять голову. И это несмотря на то, что патронов в джамаате оставалось мало.

Понятно, больше пугали, чем стреляли прицельно. Так всегда осуществляется прикрытие. А прикрытие было необходимо для того, чтобы группа эмира имела возможность передвигаться к грузу и обратно, уже с грузом, в относительной безопасности.

Когда моджахеды бежали к ящикам, они и сами успевали стрелять. Быстро вытащили из «разгрузок» подорвавшихся на минах пограничников запасные магазины, руки испачкали в крови, но это значения не имело. Торопились. Хотя пробежать полсотни метров для сильных мужчин — не проблема. Никто и задохнуться не успел. Ящики поставили один на другой, взяли, понесли. Оказалось, нести сразу три ящика тяжело и, главное, неудобно. Сняли один ящик. Двое схватили его и побежали.

Эмир с сапером Салманом Тагировым тащил сразу два ящика. Первая пара уже отнесла свой до входа в подземелье и быстро прибежала на помощь, хотя эмир такого приказания не давал. Но все в джамаате привыкли помогать друг другу по мере необходимости.

Теперь нести стало легче, побежали быстрее. А в ответ уже звучали автоматные очереди пограничников. Пока еще неприцельные. Кто-то на долю секунды высовывался из-за камня, не успев ничего увидеть толком, стрелял и снова прятался. А другой перебегал от камня к камню, выискивая себе укрытие понадежнее. При этом старался и под ноги себе смотреть, чтобы не споткнуться, и очередь дать, тоже не прицельную — просто в сторону противника.

Пограничники перегруппировывались и попытались зайти сбоку под защитой крупных камней, что лежали вдоль противоположной стены. Руководил ими, видимо, опытный командир. И это уже было неприятно, потому что с новой позиции им могло быть видно кладбище, а это совсем не входило в планы Рамиза Омахановича. И потому он свистнул, призывая своих помощников с ближней к пограничникам позиции. Те моментально прекратили стрельбу и стали, петляя, перебегать за скалу, к старому кладбищу.

Сам эмир и трое его моджахедов, уже не жалея патронов, стали стрелять в сторону пограничников, чтобы те не смогли проводить огнем отходивших с ближней позиции. Когда трое моджахедов с дальней позиции приблизились, пулеметчик почему-то поднялся, бравируя своей отвагой, в этот момент пуля, скорее всего, шальная, попала ему в голову — прямо в бритый затылок. Пулеметчик упал, а его пулемет каким-то невообразимым образом, словно сам вдруг подпрыгнул и лег ремнем на шею соседу-автоматчику.

— Вот пулемет нового хозяина сам нашел! — хмуро заметил эмир.

Таким образом, он свое решение высказал.

А на гибель штатного пулеметчика никак не отреагировал. Тот был опытным бойцом, много лет воевал в джамаате, но расслабился в самый последний момент. За один шаг до укрытия выпрямился, когда выпрямляться было еще нельзя ни в коем случае. За это и поплатился. Но объяснять моджахедам, как важно не позволять себе расслабляться даже в последний момент, Рамиз Омаханович не стал. Пусть они сами подумают об этом, пусть поймут, что секундное расслабление одного тяжелым бременем ложится на плечи других.