— Чего обойдетесь? — удивился однорукий. — Вон как затянуло, не ровен час, польет сейчас, хороши вы будете. И у фельдшерицы вашей лоб — картошку печь можно. Несите, говорю.

— Странный вы народ, — Ирина Геннадьевна посмотрела прямо в прищуренные синие глаза, — то курицы паршивой у вас не допросишься, то в дом зовете…

— А за наган нужно меньше хвататься, — проворчал мужик. — Привыкли, что чуть наганом потрясли, и все вам на блюдце вынесут… Беритесь, говорю, нечего думать, пока еще мы ваш танк из реки выдернем, так хоть перевязывать в доме будете. Да, меня Семеном зовут, Семеном Ивановичем Прокловым.

Он сказал это так, словно теперь, зная, с кем имеет дело, Богушева должна была проникнуться к нему абсолютным доверием. Старший военфельдшер неуверенно посмотрела на пять носилок, потом на серое от низких туч небо. Крестьянин был прав, вот-вот пойдет дождь, но она никак не могла преодолеть брезгливую неприязнь к людям, которые пожалели ее пациентам одного жалкого куренка, да еще обругали грязными словами. С другой стороны… Она вспомнила, как вне себя от бешенства пыталась открыть кобуру, как Ольга с неожиданной силой скрутила ей локти и оттащила назад, и почувствовала, что от стыда краснеют уши.

— Ирина Геннадьевна Богушева, старший военфельдшер. — Она встала и протянула Проклову руку: — Спасибо… Большое спасибо, Семен Иванович. Не хотелось бы вас стеснять, но раненым действительно лучше быть под крышей.

— Да не за что… — Проклов осторожно взял огромной, совершенно медвежьей лапой узкую ладонь женщины: — Что ж мы, не люди, что ли…

Богушева повернулась к сидящим у костра красноармейцам:

— Товарищи, я понимаю, что вы устали, что вам сейчас вытаскивать танк, но, понимаете…

— Да ладно, Ирина Геннадьевна, вот уж труд, ей — богу… — Медведев встал, натянул еще мокрую, липнущую к телу рубаху, затем гимнастерку, застегнул ремень: — Вставайте, орлики, нечего валяться, только яйца поморозите. Извиняюсь, Ирина Геннадьевна.

Орлики кряхтя поднялись от костра, оделись в мокрую, парящую от жара костра форму и привычно подхватили носилки. Ирина Геннадьевна быстро собрала сумку, помогла Ольге смотать подсохшие бинты. Проклов, посмотрев на серо-бурые тряпки, махнул рукой.

— Совсем бурые оставьте, тряпки дадим. — Он посмотрел в сторону деревни: — Мы с Машей пятерых подняли, думали, внукам пеленки пойдут, да чего уж..

— Нет-нет, что вы, — испугалась Ольга, собирая еще мокрые полосы.

— Оставь, говорю, — сказал колхозник, — этим и скотину перевязывать стыдно. Ладно, идем.

Они вышли на дорогу и направились к деревне. Изба Семена Ивановича, крепкий пятистенок, стояла в самом начале улицы. Подходя к дому,

Ирина Геннадьевна, женщина до мозга костей городская, залюбовалась крепким дощатым забором с резной планкой поверху, кружевными наличниками, даже лавка перед домом была с затейливо украшенной спинкой.

— Красиво, — прошептала она.

— Нравится? — гордо спросил однорукий. — Сам резал, полтора года ушло, но уж сделал как душа просила. И дом сам ставил. Ну, конечно, брат помогал, зятья тоже, соседи… Шесть лет назад выстроил, бревна выбил, доски… До этого срам сказать в чем жили.

— А руку… — Богушева замялась: — Руку уже после этого потеряли?

— Нет, это еще на Германской, — беспечно махнул правой Семен Иванович.

— И с одной рукой хозяйство подняли? — вмешался в разговор старшина.

— Ну, тяжело, конечно, было, — вздохнул Проклов. — Да жить-то надо. Хозяйка у меня хорошая, без нее не справился бы. Она меня и без руки приняла, не попрекала никогда, вместе и вытянули. Так, а вот мой младшенький…

Калитка распахнулась, и навстречу отряду выскочил высокий нескладный подросток. Подбежав к колхознику, он выпалил:

— Мамка велела спросить, сколько народу будет? Лавки мы уже сдвинули, больных положим, что еще нужно?

— Во-о-от! — Семен Иванович усмехнулся, показав крепкие, хотя и желтые зубы. — Ладно, давайте, я вас с ней познакомлю, а мы пойдем танк вытаскивать, пока не полило.

На дворе у Прокловых тоже был полный порядок, даже курятник был какой-то нарядный, грядки на огороде ровные, яблони крепкие, с аккуратными подставками под ветки, что еще недавно ломились под тяжестью плодов. На крыльце стояла красивая статная женщина лет сорока. Ростом она была, пожалуй, на голову ниже Семена Ивановича, но и при этом на любого бойца смотрела сверху вниз.

— Принимай гостей, Александровна, — весело, но с явственно проскользнувшей робостью сказал Проклов, и, повернувшись к Богушевой, пояснил: — Это супруга моя, Маша, Мария Александровна, а это…

— Сами познакомимся, — спокойно ответила женщина и спустилась с крыльца.

Оглядев раненых, она кивнула:

— Сперва лежачих заносите, на лавки я постелила, в сенях осторожно, не стукните обо что-нибудь.

Подойдя к бледному, с заострившимся лицом Егорову, она наклонилась над носилками.

— Эх, как же вас, ребята, отделало…

Ефрейтор открыл глаза и еле слышно прошептал что-то, наверное, успокаивая, мол, не так уж и отделали, и вообще, они в долгу не остались, но тут лоб его покрылся испариной, и он снова закрыл глаза. Богушева присела над раненым, положила руку на лоб, затем кивнула:

— Все, все, сейчас перевяжем, отдохнешь немного. Ты уже на поправку идешь, только не напрягайся и не говори, пока не просят.

Она просяще посмотрела на Марию Александровну:

— Понимаете, нам бы только повязки поменять…

— Несите в дом, — кивнула женщина, — воду греть я уже поставила.

Дом у Прокловых был чистый и светлый, на стенах висели фотографии: на двух юный Проклов в военной форме и еще с обеими руками, видно, снимался перед отправкой на фронт. На другой молодой Семен Иванович, уже без руки, вместе с красавицей, в которой легко угадывалась его высокая и властная супруга, дальше на карточках прибавлялось детей, иногда появлялись какие-то родственники, такие же высокие и крепкие. Тяжелораненых уложили на сдвинутые лавки, Мария Александровна осмотрела вновь устроенный лазарет и повернулась к мужу и старшине, что единственные остались в доме, после того как внесли лежачих:

— А вы чего тут стены подпираете? Ты что-то там тащить собирался? Ну так иди. А ты, солдат, погоди. Сколько вас всего?

— Старшина, — тактично поправил Медведев. — С танкистами — пятьдесят три, включая раненых.

— Ну. — Хозяйка задумалась, прикидывая что-то в уме. — До отвала не накормлю, но хоть каши горячей поедите.

— Да ладно, что уж там, — махнул рукой Медведев.

— Руками не маши, не дома, — спокойно ответила Мария Александровна. — Каша вам будет, раненым Алена сейчас курицу принесет, сварим. Все, иди. И скажи тем, кто во дворе ковыляет, пусть заходят. Чего мнутся-то?