Истерика, подумал я. Следствие перекармливания и перевозбуждения. Поставив рюмку, я строго посмотрел на миссис Памфри:

– Послушайте, ведь об этом я вас и предупреждал. Если вы по-прежнему будете пичкать Трики вреднейшими лакомствами, вы погубите его здоровье. Вы просто обязаны посадить его на разумную собачью диету и кормить его раз, от силы два в день, ограничиваясь очень небольшими порциями мяса с черным хлебом. Или немножко сухариков. А в промежутках – решительно ничего.

Миссис Памфри виновато съежилась в кресле:

– Пожалуйста, пожалуйста, не браните меня. Я пытаюсь кормить его как полагается, но это так трудно! Когда он просит чего-нибудь вкусненького, у меня нет сил ему отказать! – Она прижала к глазам носовой платок, но я был неумолим.

– Что же, миссис Памфри, дело ваше, но предупреждаю вас: если вы и дальше будете продолжать в этом же духе, Трики будет оприпадываться все чаще и чаще.

Я с неохотой покинул уютную гостиную и на усыпанной песком подъездной аллее оглянулся. Миссис Памфри махала мне, а Трики, по обыкновению, стоял на подоконнике, и его широкий рот был растянут так, словно он от души смеялся.

По дороге домой я размышлял о том, как приятно быть дядей Трики. Отправляясь отдыхать на море, он присылал мне ящики копченых сельдей, а когда в его теплицах созревали помидоры, каждую неделю преподносил мне фунт-другой. Жестянки табака прибывали регулярно, порой с фотографией, снабженной нежной подписью.

Когда же на Рождество мне доставили огромную корзину всяких деликатесов от «Фортнема и Мейсона», я решил, что просто обязан слегка удобрить почву, приносящую столь великолепные плоды. До тех пор я ограничивался тем, что звонил миссис Памфри и благодарил ее за подарки, а она довольно холодно отвечала, что она тут ни при чем: все это посылает мне Трики, его и нужно благодарить.

Заглянув в рождественскую корзину, я внезапно осознал, какую серьезную тактическую ошибку совершал, и тут же принялся сочинять письмо Трики. Старательно избегая сардонических взглядов, которые бросал на меня Зигфрид, я поблагодарил своего четвероногого племянника за рождественский подарок и за былую его щедрость. Выразил надежду, что праздник не вызвал несварения его нежного желудка, и порекомендовал на всякий случай принять черный порошочек, который ему всегда прописывает дядюшка. Сладостное видение селедок, помидоров и рождественских корзин заглушило смутное чувство профессионального стыда. Я адресовал конверт «мастеру Трики Памфри, Барлби-Грейндж» и бросил его в почтовый ящик лишь с легким смущением.

Когда я в следующий раз вошел в гостиную миссис Памфри, она отвела меня в сторону.

– Мистер Хэрриот, – зашептала она, – Трики пришел в восторг от вашего прелестного письма, но одно его очень расстроило: вы адресовали письмо «мастеру Трики», а он настаивает, чтобы его называли «мистером», как взрослого. Сперва он страшно оскорбился, был просто вне себя, но, когда увидел, что письмо от вас, сразу успокоился. Право, не понимаю, откуда у него такие капризы. Может быть, потому, что он – единственный. Я убеждена, что у единственных собачек легче возникают капризы, чем у тех, у кого есть братья и сестры.

Войдя в двери Скелдейл-хауса, я словно вернулся в более холодный, более равнодушный мир. В коридоре со мной столкнулся Зигфрид.

– И кто же это приехал? Если не ошибаюсь, милейший дядюшка Хэрриот! И что же вы поделывали, дядюшка? Уж конечно, надрывались в Барлби-Грейндже. Бедняга, как же вы утомились! Неужели вы искренне верите, будто корзиночка с деликатесами к Рождеству стоит кровавых мозолей на ладонях?

Оглядываясь назад, я не могу поверить, что мы тратили многие часы на приготовление лекарств. И тем не менее они поступали к нам не в фирменных упаковках, и перед тем, как сесть в машину, мы должны были наполнить ее целым набором из тщательно подобранных и, как правило, бесполезных препаратов.

Когда Зигфрид зашел ко мне в то утро, я держал трехсотграммовую бутылку на уровне глаз и доливал в нее сироп этилморфина. Тристан с мрачным видом растирал в ступке желудочное снадобье и, почувствовав на себе взгляд брата, удвоил усилия. Вокруг него горой лежали пакеты с уже приготовленным порошком и пессарии, которые он приготовил, наполняя полиэтиленовые цилиндры борной кислотой.

Тристан казался олицетворением труда, его локоть яростно ходил взад и вперед, пока он растирал карбонат аммония с порошком рвотного ореха. Зигфрид снисходительно улыбнулся.

Я тоже улыбнулся. Я всегда испытывал неловкость, когда братья ссорились, но в тот раз мне было очевидно, что утро обещает быть добрым. В атмосфере дома наметилось заметное улучшение после Рождества, когда Тристан незаметно смотался в колледж и без видимых стараний сдал все экзамены. Но сегодня в моем шефе было что-то еще: он, казалось, светился каким-то внутренним сиянием, довольный собой так, как будто знал, что впереди его ждет нечто очень хорошее. Он вошел в комнату и закрыл дверь.

– У меня – хорошие новости.

Я закрыл бутылку пробкой.

– Что ж, не томите. Выкладывайте.

Зигфрид переводил взгляд то на меня, то на брата. Он явно ухмылялся.

– Вы помните тот бедлам, который случился, когда Тристан занялся счетами?

Тристан отвернулся и стал еще быстрее растирать смесь в ступке, но Зигфрид подошел к нему и дружески потрепал по плечу:

– Не переживай, я не собираюсь просить тебя заняться этим снова. Более того, тебе больше никогда не придется делать это, потому что впредь этим будет заниматься специалист. – Он сделал паузу и откашлялся. – У нас будет секретарь.

Мы уставились на него, а он продолжил:

– Да, я сам нашел ее, и мне кажется, она безупречна.

– И какая она? – спросил я.

Зигфрид поджал губы.

– Описать ее трудно. Но просто подумайте, кто нам нужен? Нам же не нужно воздушное существо, которое будет порхать по приемной. Нам не нужна симпатичная блондинка, которая будет пудрить носик за столом и строить всем глазки.

– Разве? – В голосе Тристана явно звучало непонимание.

– Нет, нам этого не надо, – заключил вместо него Зигфрид. – Она будет думать исключительно о своих мальчиках, а как только привыкнет к нашему распорядку – сбежит под венец.

Тристан все еще не поддавался на уговоры, и его брат начал выходить из себя. Лицо Зигфрида стало краснеть.

– И, кроме того, как мы можем позволить себе красивую молодую девушку в доме, где живут такие типы, как ты? Ты же не оставишь ее в покое.

Тристан был задет.

– А ты?

– Я говорю о тебе, а не о себе! – Зигфрид уже рычал.

Мир между братьями был непродолжительным. Я решил вмешаться:

– Ну хорошо. Расскажите нам о новой секретарше.

С видимым усилием Зигфрид подавил вспышку гнева.