В обмен на их согласие президент СССР принял требование Ельцина о включении в договор формулировки об одноканальной системе поступления налоговых средств в бюджеты республик. Из статьи 9 проекта, посвященной союзным налогам, Ельцин тогда же собственноручно вычеркнул слова; «Указанные налоги и сборы вносятся плательщиками непосредственно в союзный бюджет», и таким образом была окончательно подорвана самостоятельная материальная база существования Союзного государства. Одновременно Горбачев взял на себя обязательство издать сразу после подписания договора указ о переводе под юрисдикцию России всех предприятий союзного подчинения, расположенных на ее территории.

В своем заявлении по телевидению 2 августа 1991 г. Горбачев сообщил, что первыми договор подпишут делегации Российской Федерации, Казахстана и Узбекистана, а затем, через определенные промежутки времени, — представители других республик, участвовавших в ново-огаревском процессе.

Таким образом, подписание Союзного договора отдельными делегациями планировалось провести вне рамок Съезда народных депутатов СССР, который рассматривался лидерами ряда республик и, очевидно, самим президентом СССР как помеха выполнению намеченного замысла. Ведь такой договор их вполне устраивал: с одной стороны, он вроде бы сохранял должность союзного президента, а с другой — фактически ликвидировал Союзное государство как федерацию советских республик. Не видеть этого мог только слепой.

Более того, предлагавшийся к подписанию существенно измененный на секретной встрече «тройки» проект договора до 16 августа 1991 г. не публиковался в печати, поскольку несомненно вызвал бы возражения общественности. Ограничились рассылкой текста договора главам полномочных делегаций. Причем ничего не говорилось о проведении заседаний республиканских парламентов, хотя это было предусмотрено в принятых ими ранее решениях.

Что же касается союзного парламента, то он напрочь устранялся от участия в разрешении коренных проблем существования нашего государства. Председателю союзного парламента и руководителям палат предлагалось лишь молчаливо присутствовать при подписании договора, противоречащего итогам всенародного референдума.

Я попадал, таким образом, в положение человека, который, не считаясь с ясно выраженной волей Верховного Совета СССР, «освящал» бы своим присутствием заключение договора, по сути дела, разрушающего основы Советской федерации. Об этом мы говорили с союзным президентом, позвонившим мне на Валдай, в получасовом телефонном разговоре 13 августа 1991 г. — всего за пять дней до августовских событий.

Мое заявление, которое я подготовил после этого разговора, почти дословно воспроизводило позицию Верховного Совета СССР по проекту Союзного договора и не содержало даже намека на какие бы то ни было чрезвычайные меры. 18 августа я внес в заявление лишь небольшие уточнения. Ни от одного слова этого достаточно выношенного документа я не отказываюсь и сегодня. Он насквозь пронизан мыслью о том, что Союзный договор необходим и что его следует заключать после проработки в Верховном Совете СССР и приведения в соответствие с решением всенародного референдума.

* * *

М. Горбачев по сей день не устает говорить, что не он, а «путчисты» виновны в срыве заключения Союзного договора. На деле же представлять «путчистов» главными виновниками срыва заключения Союзного договора — значит начисто забыть, какое отчаянное сопротивление оказывали либерал-демократы и национал-сепаратисты идее сохранения Союза перед общенародным референдумом, об их призывах бойкотировать голосование, забыть, как злобно велась война законов, бюджетов, юрисдикции, как медленно, но верно выхолащивалось из проекта Союзного договора все, что хотя бы отдаленно напоминало федерацию.

Обвинения в срыве «путчистами» подписания Договора о ССГ стало основным рефреном почти каждого выступления Горбачева. В сентябре 1991 г. он даже вписал это обвинение в общее заявление руководителей республик и настаивал на том, чтобы оно вошло в резолюцию внеочередного V съезда народных депутатов СССР. Еще бы! Это давало возможность снять с себя вину за развал Союза. Но участники Съезда оказались сдержаннее и мудрее президентов. В своем постановлении они констатировали, что августовскими событиями не «сорван», а лишь «поставлен под угрозу процесс формирования союзных отношений», и здесь же поручили республиканским руководителям «ускорить подготовку к подписанию договора о Союзе Суверенных Государств» («Ведомости», 1991, № 37, ст. 1081).

Действительно, кто мог помешать заключить договор через неделю после «путча» в дни V союзного съезда народных депутатов? Практически никто. Но нет, не тут-то было! Съезд распускается. Отвергается даже та «конфедерация», которая была поспешно предложена Горбачевым. И не «путчисты» тому виной, а в первую очередь опасения республиканских лидеров, что на смену власти центра придет власть Ельцина. Они с тревогой наблюдали, как быстро своими указами российский президент подчинил себе союзные органы управления, армию, МВД и КГБ. Были они хорошо осведомлены и о намерениях «демократов» слить посты президента РСФСР и президента СССР, отчетливо видели то, как стремительно захватывали бывшие союзные министерские кресла министры Российской Федерации. Г. Попов на страницах «Известий» раскрыл этот секрет, который для республик давно был секретом полишинеля. Об этом, кстати, свидетельствовала и позиция ряда республиканских лидеров, занятая уже в самом начале августовских событий, и поспешность в провозглашении независимости республик не в ходе, а именно после так называемого «путча».

Здесь не место длинным цитатам, но одну я все же вынужден привести, тем более что она проливает свет на историю гибели Союза и принадлежит человеку, вовсе не противостоящему российскому президенту, — Григорию Явлинскому. Когда корреспондент спросил его, почему Ельцин выбрал команду Гайдара, а не Явлинского, тот ответил: «У Бориса Николаевича и его ближайшего окружения были четкие политические установки, которые они считали приоритетными и хотели реализовать в любом случае. Прежде всего это одномоментный (в прямом смысле — в один день) не только политический, но и экономический развал Союза, ликвидация всех мыслимых координирующих экономических органов, включая финансовую, кредитную и денежную сферы. Далее — всесторонний отрыв России от всех республик, включая и такие, которые в то время не ставили такого вопроса, например, Белоруссия, Казахстан… Таков был политический заказ» («Литературная газета», 1992, № 44).

Как видим, тайное становится явным! Была четкая политическая установка: поставив страну перед свершившимся фактом, сделать все в один день. Таким роковым днем стало 8 декабря 1991 года. Поэтому вовсе не удивительно, а, наоборот, соответствует строгой правде заявление президента Казахстана Назарбаева: «Без России не было бы беловежского документа, без России не распался бы Союз» («Независимая газета», 6 мая 1992 г.).

* * *

Так что не надо пенять на «путчистов» как могильщиков Союзного договора. Ведь даже самые рьяные демократические радетели последнего варианта этого договора признают, что его подписание было мыслимо лишь в том случае, если «Горбачев собирался после подписания договора начать громить центр и его становой хребет — структуру КПСС или готов был дать это сделать республикам». Такой вывод Г. Попова весьма красноречив не только сам по себе, но и потому, что подтверждается рядом документов из следственного дела ГКЧП.