— Вы молчите, вам нечего сказать? — продолжала маркиза. — А впрочем, что мне за дело до вас! Может быть, это — ваше ремесло, как и всякое другое в настоящее смутное время, когда торжествует порок, когда попраны все права! Это — дело ваше и не касается меня… Отомстите мне, если можете!.. Я говорю тем, чья кровь течет в моих жилах, то есть, Иммармону, Прюнже! Вы, говорят, офицеры императора? Значит, вашему знатному роду конец, и я благодарю вас за это. Бог даст, вас убьют в первой стычке, и судьба избавит Францию от ваших детей. Имея таких отцов, каковы бы были они? До свидания, кузены, кузины! Если когда-нибудь воскреснут славные битвы, будет борьба кругом Компьенского замка, о, тогда… тогда вы запляшете, господа, а я заплачу за музыку!

— А пока попрыгайте вы! — бросила ей Изабелла, с яростью следя за восхищением принца.

Уходившая уже маркиза грозно обернулась:

— А ты, негодная, ты получишь кнут!

Не дав времени ответить, Диана подобрала платье и, гордо подняв голову, вышла, сильно хлопнув дверями.

Виконтесса, ее сын и племянник переглянулись, Изабелла рванулась вперед, как раненая львица. Принц казался удрученным. Он неверными шагами подошел к креслу и опустился в него, закрыв лицо руками.

— Она очаровательна, прелестна! — бормотал он. — Как она похожа на… Я не в состоянии переносить, что такая красавица презирает меня, не знает, кто я…

Для него, как и для его прадеда Людовика XIV, женщины представляли весь интерес жизни.

В начале августа парижские газеты известили о прибытии ее императорского высочества принцессы Полины Боргезе, героини Гвастилла. Она остановилась со своей свитой у своей сестры Каролины, в Елисейском дворце. Муж не сопровождал ее.

Гранлис был в восторге, ожидая исполнения всех своих надежд. В это время он забыл все заботы о своем потерянном троне, о непризнанном величии, они отошли у него на второй план. Безумно влюбленный, он совершал тысячи неосторожностей.

Так, он осмелился явиться в Елисейский дворец в первый же вечер, на парадный прием, когда его божество было окружено тесной толпой придворных, явившихся на поклон.

Полина была и довольна этим, восхищаясь его смелостью, и разгневана, боясь последствий. Поэтому она сделала вид, что встречала этого дворянина в Италии, среди товарищей своего мужа, принца Камилла. Впрочем, никто не обратил на это особого внимания, так как общество было довольно смешанное.

Людовик пошел дальше: когда Полина проходила мимо него, он ловко и незаметно передал ей сложенную записку.

Она была поражена; это могло погубить их обоих или, по крайней мере, дать обильную пищу злословию. Но она спрятала записку, оставив до более удобного случая желание излить свой гнев на слишком смелого поклонника.

Оставшись одна, она прочла записку. Гранлис умолял ее немедленно назначить ему свидание, послав это известие в надежное место, к часовщику Борану, в предместье Сент-Оноре, на углу переулка Мо-Вестус.

Полина сначала решила не отвечать, чтобы наказать его; но следующим утром она написала ему ответ и послала с итальянской прислужницей, очень смышленой и преданной.

Просто одетая женщина спокойно пошла по улице, глядя на номера домов, не возбуждая ничьего подозрения. В лавке Борана ее встретила Рене; осторожно осмотревшись, итальянка вынула письмо из-за корсажа и вручила его ей, говоря:

— Господину Гранлису, синьора!

— Да, я знаю, — вздохнула девушка, — он сейчас придет.

Итальянка ушла, довольная исполненным поручением.

Рене уже отчасти знала, в чем дело. Принц, часто посещавший лавочку Борана, служившую ему почтой «до востребования», недолго сумел скрывать свой роман, хотя, чтобы не тревожить еще более добрых людей, не сказал им о положении и имени своей героини. Боран и его дочь думали, что это — какая-нибудь знатная дама, и нисколько не удивлялись, что он не открыл им ее имени. У бедной Рене при известии об этой интриге, к собственному удивлению, больно сжалось сердце. Однако разум скоро взял верх: какое право имела на этого принца она — самая скромная, самая последняя из его подданных? Сама мысль о любви к нему казалась ей чудовищным преступлением, святотатством, и она дала себе клятву изгнать навсегда из своего сердца эти дерзкие мысли.

Но не так-то легко справиться с сердцем, и часто бедная девушка ловила себя на тех же предосудительных мечтах. Она страдала, плакала, бледнела… Ее отец приписывал все это тревогам за принца, подвергавшегося в Париже всевозможным опасностям.

Вследствие этого и теперь, получив это письмо, встревожилась не одна Рене, а весь дом! Даже толстая Жанна вздыхала:

— Что-то с ним, с нашим королем?

Людовик пришел через полчаса и еще с порога крикнул:

— Ну что, принесли?

Рене молча подала ему бледно-голубой, сильно надушенный конверт. Гранлис вскрыл конверт и прочитал письмо. Его лицо просияло огромной радостью и гордостью, глаза заблестели. Он спрятал листок у себя на груди и обратился к присутствующим:

— Друзья мои, хорошие новости: я — офицер императора. Живу я теперь в Сен-Жерменском предместье, на углу улиц Дю-Бак и Вавилонской, в маленьком, хорошо обставленном домике, с двумя ходами. Если когда-нибудь придет ко мне спешное известие, то надо доставить его мне туда. Самое лучшее будет, если это сделает Рене. Если кто-нибудь увидит ее входящею ко мне, то ее скорее сочтут за мою возлюбленную, чем за политического агента. Не правда ли, малютка?

Он рассмеялся при этой мысли, но Рене было не до смеха, и она лишь молчаливым кивком головы согласилась на его лестное доверие.

Принц простился со своими друзьями и поспешно вышел. Дорогой он весело напевал от избытка радостного чувства.

Как только за принцем закрылась дверь, новый посетитель с шумом вошел в лавочку часовщика.

— Здравствуйте, — сказал он, — вот и я!

Боран побледнел и с трудом сдержал видимую досаду.

— Мое посещение вам не нравится? Я угадываю почему, — насмешливо сказал гость, — вы охладели, Боран.

— Шевалье Бруслар, — тихо возразил часовщик, — я не охладел, но вы все такой же легкомысленный. Вы не даете себе труда подать условленный сигнал и врываетесь неожиданно, как ветер…

— Будет, — сказал Бруслар, — каждому своя судьба. Мой последний день предопределен свыше, и его ничто не изменит… Письма у вас есть?

— Нет!

— Успокойтесь, я ухожу.

Боран, видимо, облегченно вздохнул.

— Видите, как вы довольны, что я ухожу! — заметив это, произнес Бруслар. — Я для вас опасен, и это беспокоит вас… Конечно, вы старитесь и имеете право на спокойствие. Но я думаю, что у вас дурные знакомства. Вот, например, этот молодец, который только что вышел от вас, я знаю его. Я видел его в Компьене и слышал, как он кричал: «Да здравствует император!» И он еще называется благородным… Его имя Гранлис, то есть «великая лилия», а, по-моему, скорее — великая свинья! Вероятно, это сыщик, и если он попадется в мои руки — пусть побережет тогда свою шкуру!