бы лопнул: июльский зной раздавил его, как давит нога человека круглый гриб-дождевик.

– Что же это было? – Лара повернулась к Скрябину, который опустил руку с веером и провожал взглядом демоническую женщину; его черные волосы обвисли сосульками, и с них ему на лицо и на шею стекала вода.

Но Ларе он ответил сразу же, не раздумывая:

– Её призрачным фетишем завладел призрачный пес. По крайней мере, на какое-то время.

Он поглядел на Лару словно бы смущенно. И она всё поняла без слов: у них двоих имелось в запасе ровно столько времени, сколько призраку Ганны понадобится для возвращения бесценной для него (для неё) вещицы. А после этого…

– А после того, как Ганна его вернет, – проговорил Николай, будто прочитав Ларины мысли, – нас, по-видимому, ждет новая с ней встреча. Так что – нам нужно искать то пропавшее письмо. Но прежде мы изготовим кое-что – когда придем к тебе домой.

И он стал подбирать с асфальта рассыпавшееся содержимое черной кожаной папки.

Глава 8. Подозреваемые

19 июля 1939 года. Среда

1

Утром телефонный звонок разбудил Николая не в 7.20, а в половине девятого – за пятнадцать минут до того, как должен был прозвонить его будильник. И все равно – у старшего лейтенанта госбезопасности бешено колотилось сердце, когда он снимал трубку. Он был уверен: сейчас ему сообщат об очередном убийстве. Однако он услышал совершенно бодрый, даже довольный голос Миши Кедрова. И перевел дух раньше, чем успел вникнуть в смысл Мишиных слов:

– Мы нашли его – любовника Татьяны Рябининой! Ну, то есть – он сам нашелся. Оказывается, он еще вчера вечером пришел к товарищу Резонову и признался, что Рябинина встречалась в театре именно с ним. Так что он – последний, кто видел её живой.

«А товарищ Резонов не счел нужным известить меня об этом», – подумал Николай. Однако следующие слова друга заставили его позабыть и о Резонове-Смышляеве, и о собственных фанабериях.

– Ты этого человека знаешь, – проговорил Миша. – Давыденко его фамилия. И, кстати, когда его попросили предъявить финский нож из положенной ему экипировки, он этого сделать не смог. Сказал: его финка куда-то запропала.

– А при чем тут финка? – спросил Николай.

– Колька, да ты шутишь, что ли? – возмутился Михаил. – Иевлева зарезали наркомвнудельской финкой!

– И что, Давыденко признался в убийстве Иевлева?

– Да кто же в таком признается?!

– Тогда про финку забудь. Хотя – может, это и вправду была его финка. Только уж будь покоен: вокзального носильщика Самсон не пытал и не убивал.

– Ну, тебе виднее, конечно… – В голосе друга Скрябину почудилась легкая обида: то недавнее расследование, благодаря участию в котором Давыденко попал в «Ярополк», происходило без участия Кедрова.

– Вот что, Мишка, – сказал Николай, – я через час буду на Лубянке и лично Давыденко допрошу. Ну, и тебе сообщу кое-какие новости.

2

Самсона Давыденко поместили во внутреннюю тюрьму НКВД, в одиночную камеру. Хотя, по мнению Скрябина, основания для этого могли считаться, по меньшей мере, сомнительными. Однако люди попадали за решетку на основании и куда более зыбких подозрений. Так что положение Давыденко было опасным и чрезвычайно двусмысленным.

В нынешнем году, в конце мая, Самсон оказался одним из самых активных участников расследования по кровавому и запутанному делу, связанному с ведьмовством в одном старинном русском селе. Тогда же – в ходе этого расследования – Николай познакомился и с Ларисой Рязанцевой. А ведь мог и должен был бы встретиться с ней гораздо раньше – с учетом того, что она проживала сейчас в его бывшей квартире, куда Николай регулярно наведывался!

Ну, а когда ведьмовское дело завершилось, Давыденко написал рапорт с просьбой перевести его в «Ярополк». Николай тогда его просьбу поддержал, и Валентин Сергеевич согласился включить Давыденко в состав проекта.

И вот теперь протеже Скрябина лежал на деревянных нарах, закинув за голову мускулистые ручищи. Лежание днем не согласовывалось с тюремным распорядком, однако для сослуживца – хоть и находящегося под подозрением – вертухаи внутренней тюрьмы могли сделать послабление. Впрочем, Давыденко тут же вскочил на ноги – едва увидел, кто к нему вошел.

– Товарищ Скрябин, я никого не убивал, вы же знаете! – без предисловий воскликнул он. – С Танюшей – с Татьяной Рябининой – роман у меня был, это правда. Но я бы того, кто её убил, задушил вот этими руками! – Он поднес к лицу здоровенные ладони. – А что я носильщика вокзального зарезал – так это вообще бред сивой кобылы!

– Здравствуй, Самсон. – Николай со вздохом уселся на жесткие нары. – Присядь, и мы обо всем поговорим.

Так уж между ними повелось, что Давыденко обращался к Скрябину на «вы», а он сам к Самсону – на «ты». У Скрябина по-другому просто не получалось – вышло бы глупо и высокомерно. А сам Давыденко, лейтенант госбезопасности, тридцати лет от роду, и помыслить не мог о том, чтобы сказать ты руководителю следственной группы в пугающем сверхсекретном проекте «Ярополк», участником которого он только-только стал.

– Ты знал, что у Татьяны Рябининой был муж? – спросил Николай.

– Ну да, знал. – Самсон, который так и стоял посреди камеры, шмыгнул носом, как провинившийся школьник. – Только вот – нашли вы этого мужа-то, или как?

Скрябин медленно покачал головой, поглядел на Самсона удивленно: тот явно выложил Резонову-Смышляеву далеко не все свои карты.

– А знаете, почему не нашли? И почему её муж не заявил куда следует о пропаже жены, когда она не вернулась домой?

– Думаю, ты сейчас меня на сей счет просветишь.

– Это да – просвещу. – Давыденко зло осклабился и уселся, наконец, рядом со Скрябиным. – Этот её муж – тот еще фрукт. Его бы надо в эту камеру посадить, а не меня вовсе!

3

Ларе не помогли даже две чашки крепчайшего черного кофе, выпитые перед уходом на работу. Девушку всё равно отчаянно клонило в сон. Что было и не удивительно: накануне они с Николаем Скрябиным засиделись почти до двух часов ночи в Лариной комнате, выходившей окнами на Библиотеку имени Ленина. Им было, что обсудить.

– Нам нужно решить, – сказал Скрябин Ларе, – что ты станешь теперь делать. Ты, конечно, захочешь остаться в Москве невзирая ни на что, я уж твой