Я кивнула. Маня рассказывала о мачехе, которая, по ее словам, была вполне ничего себе так. От Епифанцевой это практически высшая похвала. Еще я знаю, что у Мани двое сводных братьев детсадовского возраста. Когда была подростком, сбегала из дома, но потом пубертатный период прошел. С отцом наладилось, с мачехой тоже, а мелких гоняет, когда приезжает домой.

— Мила, она неплохая, я не сразу с ней поладила, совсем не сразу. Мать сгорела за год, надорвалась в этой чертовой пекарне. Отца так любила, что забывала про себя, про меня. Все для него, чтобы дело его пошло. И оно пошло, но уже без нее. И не для нее. А он через полгода жену новую привел. Я тогда первый раз из дома сбежала. Мила — добрая, хорошая, ко мне нормально отнеслась, да и отца по-своему любит. Но не живет им, понимаешь? Не пашет с ним с утра до ночи, не взваливает на себя все его проблемы. Мила для себя живет, а рядом — муж, который ее обожает, возит два-три раза в год на моря и в горы, покупает ей все, что она хочет. У детей две няни, осенью в частную школу пойдут. А Мила в свои тридцать выглядит, как наша ровесница. Всегда при параде: три раза в неделю — салон, три раза — фитнес и светская жизнь — каждый вечер. Вот это я понимаю любить себя! Учись!

— Ты поэтому ищешь себе богатого мужа? Хочешь, как она, да? — Говорю тихо, спокойно, словно боюсь спугнуть Машку. А она молчит, смотрит в точку на полу.

— Ну уж точно не хочу повторить жизнь матери!

— А при чем тут Леднев тогда?

— Он знает, но хоть язык за зубами держит, — Машка встала и прошлась по комнате. Кажется, сама с собой разговаривает… — Два с половиной года назад Мила отдыхала где-то на Черном море. Она вообще не азартная, а тут подруга в казино затащила. Как оказалось, не совсем легальное. Думаю, ее там облапошили. В общем, проигралась почти на сто тысяч долларов. А через месяц, когда отец поехал к поставщикам, к нам домой пришли. Слава богу, только мы с ней и были, дети у бабушки ночевали. Очень вежливые интеллигентные мужчины сказали, что через два дня нужно вернуть долг. Нужны были живые деньги. А их из оборота просто так не вытащишь, сбережений особо нет у нас. Почти все, что зарабатываем, мы тратим или в бизнес пускаем. Сказали, раз денег нет, то пекарню отберут, а нас с детьми отец живыми не увидит. И так спокойно это говорили, буднично даже… А я ни капли не сомневалась, что не блефуют, так и сделают.

А потом предложили выход — поставить пару своих людей. Обещали, что компанию не заберут, а бизнес только в гору пойдет.

— А дальше?

— Я предлагала отцу все рассказать, а Мила уперлась: больное сердце, он не выдержит… И уговорила его взять этих людей. Бизнес за год утроился, папа счастлив, квартиру эту мне перед поступлением купил. Он все больше по производству был всегда. Ему главное, чтобы его булки были самыми лучшими, а в управление не слишком лезет. Доверяет людям… А незадолго до переезда сюда я узнала — они нашу компанию используют для распространения наркотиков. Детали не спрашивай, не знаю. И знать не хочу. Когда я осенью подошла с Айсом знакомиться, он мне сразу сказал, что наркотой не интересуется и мне ему предложить нечего. И добавил, чтобы не смела в универе распространять. А я их в глаза даже не видела. Знаю только, что Серега рассказывал. Он же на доставке работает.

— Какой Серега? Твой?

— Мой… — Машка усмехнулась. — Не мой он, а их. Они его сюда отправили за мной приглядывать, когда поняли, что я все знаю. Он — один из их дилеров. Доставляет пиццу, выпечку и не только.

— Погоди! Тогда в баре Макс, кажется, говорил, пусть Серый выпечку доставит. У них там косяки закончились. Значит, они ему звонили?

— Наверное. Мне Серега не докладывает.

Ничего себе! Бедная Маня! Столько времени держать все это в себе, бояться за себя, свою семью…

— А Полянский тогда при чем?

— Айс подумал сначала, что это я Макса накачала, а потом довольно быстро выяснилось, что это какой-то непонятный наркотик, тут у местных дилеров его нет. Вот и отстал от меня, а Серому тогда досталось от его безопасников.

Я вспомнила Темные Джинсы, и по спине пробежал холодок.

— Вот и вся история, Варь. И я не знаю, когда она закончится, но точно знаю, что закончится плохо. Вот и живу каждый день, как последний.

Утром идем на пары. Я пропустила всего один учебный день, а кажется, будто не была здесь месяц. Столько всего случилось: меня хотели изнасиловать, я потеряла работу и жилье, отправила в нокаут Полянского, снова столкнулась у его тела с Ледневым. Выяснила, что исчезла из свидетелей, что бизнес Машкиного отца связан с наркотиками… На фоне всего этого первая пара по истории зарубежной журналистики почти как курорт. Легкий предмет. Жаль, скучновато читают.

Заходим с Машкой в аудиторию, проходим на свободные места, на нас с любопытством посматривают, перешептываются.

— Что, соскучились?

На Машку обернулись даже те, кто до этого на нас не смотрел. Ну, спасибо, подруга!

Жду, когда начнется перепалка. Смотрю на Криволапову с Афанасьевой, но те почему-то молчат. Смотрят с ненавистью, но молчат. Что-то новенькое…

Машка ухмыляется и садится за парту с видом победителя.

В коридоре после пары натыкаемся на девчонок с филологического. Тоже первокурсницы, но я не знаю, как их зовут.

— Привет, Варь, — ко мне улыбаясь подходит красивая высокая блондинка. — Я — Лина, мы незнакомы, но, если хочешь, приходи днем в «Лилию», мы с девочками там обедаем.

— С-спасибо, — не очень понимаю, что происходит.

Блондинка снова улыбается, кивает мне и идет дальше. За ней еще несколько девчонок.

— Барсукова, это что было? — Машка смотрит вслед филологиням.

— Понятия не имею, я их не знаю.

— Зато я знаю. Породистые сучки, богатенькие. Мужей себе тут ищут. Видела одну из них рядом с Вороновым, кстати.

Смотрю на Машку внимательно. До той не сразу доходит.

— А я что? Я вообще после Полянского как монашка…

День, как выяснилось, еще только начинался. Перед третьей парой меня поймал Зотов.

— Слушай, ты извини, а. Я настойчив был… слишком. Больше не подойду… Извини… Еще раз.

— Э-э-э… хорошо. Спасибо! У тебя все в порядке?

Молчит, но смотрит на меня как-то совсем не добро. Что, черт возьми, происходит?!

Захожу в аудиторию, сажусь рядом с Машкой. Ничего не понимаю. Но начинается лекция, а значит, надо записывать. Второй семестр обещает быть сложнее первого, экзаменов больше. По статистике, в первые два года больше всего отсев идет. А я не хочу вылететь, очень не хочу.

А еще работа. Работа. Я не стала перезванивать ни Вике, ни Вадиму. Не могу. Понимаю, что все обошлось, что люди могут развлекаться как хотят, что больше тогда пострадал Макс, а не я. Почему-то я верила Ледневу, что ко мне никто из его компании приставать не будет. Работа-то хорошая, хотя и Полянский этим баром владеет. Разве мне есть из чего выбирать, я туда-то еле устроилась. И пусть я сейчас живу у Машки, пусть не плачу за жилье, но ведь надо покупать еду, одежду. Да и много чего еще. И потом, это сейчас у Епифанцевой никого нет, но я верю в ее счастливую звезду. Рано или поздно она кого-то да окрутит или, наконец, обратит внимание на своих поклонников — на того же Плодова, например. Хороший ведь парень. И мне в спешном порядке придется искать жилье. А общежитие, если повезет, то только осенью. В прошлом сентябре вот не повезло.