- За Якутск я ручаюсь, не задержит, а погода вас не испугает - это мне давно известно.

- Тогда рано утром я буду здесь. Разрешите отправиться?

- Да. Желаю успеха. Ни пуха, ни пера.

Ноговицын рассмеялся и начал натягивать торбаза.

- Чему вы смеетесь?

- Да вот этому русскому напутствию: "Ни пуха, ни пера". У меня отец-старик плохо говорит по-русски. Он где-то услышал вот эту поговорку, скорее всего от русских охотников, - это же охотники так говорят, - ну и запомнил ее. Запомнил, но плохо. И вот как-то провожал меня в далекий рейс, - я летел в бухту Тикси, - и, прощаясь со мной, сказал этак серьезно: "В пух тебе и прах". Вот уже было хохоту.

Шелестов, Быканыров и Эверстова тоже рассмеялись.

- Ну как, готов? - обратился Ноговицын к своему механику.

- Готов, можно и в небо, товарищ старший лейтенант, - ответил тот, затягивая "молнию" на комбинезоне.

Летчик и механик пожали всем руки, и, когда дверь за ними закрылась, Быканыров опять прилег на свою койку и сказал:

- Хорошие ребята. Веселые, молодые, а молодость, однако, не признает никаких трудностей, все одолеет. К утру они будут здесь на своей птице.

Шелестов подсел к Быканырову и, положив руку на его плечо, проговорил:

- Ты, отец, тоже молодой и тоже не боишься никаких трудностей и препятствий. И я думаю, что ты рано утром тоже будешь здесь.

Старый охотник не понял смысла сказанного майором.

- А куда же я денусь? Я вот на этой койке и буду.

Майор посмотрел на ручные часы.

- Нет, дорогой. Тебе, видно, не придется спать этой ночью. Тебе предстоит дело.

Быканыров с несвойственной его возрасту проворностью поднялся с кровати.

- Что же ты тянешь, Роман Лукич? Говори сразу, какое дело.

- Я не тяну, я думаю. От тебя будет зависеть очень многое. От тебя будет зависеть: сможем ли мы завтра броситься в погоню за этими двумя или не сможем.

- Так, говори, говори, - торопил Быканыров. - Что надо, я все сделаю.

- Сколько километров от рудника до твоего колхоза? - спросил Шелестов.

- По-разному, Роман Лукич. И смотря для кого.

- Как это так?

- А вот так. Днем шестнадцать, а ночью все двадцать. Я пойду - одно дело, а ты - другое.

Шелестов закивал головой.

- Понял. А председателем колхоза по-прежнему Неустроев?

- Он.

- Нам нужны будут к утру олени и нарты. Восемь оленей и четверо нарт. Ваш колхоз ближе к руднику. И я думаю вот о чем: пойти ли тебе одному к Неустроеву или и мне вместе с тобой?

- Ты умный человек, Роман Лукич. Давно я тебя знаю. Скажи, однако, зачем двоим делать то, что сделает один?

- Я тоже об этом думаю. Поэтому становись на лыжи и иди в колхоз.

- И пойду, самой короткой дорогой пойду. Один я знаю эту дорогу. Два часа, - и я буду пить чай у Неустроева.

- Это будет очень хорошо. Попроси товарища Неустроева от моего имени и от себя лично. Расскажи ему все толком. Он поймет и даст оленей. Я думаю, что все колхозники кровно заинтересованы в поимке таких людей, как Шараборин и Белолюбский. Который из них опаснее, - сейчас сказать трудно.

- Понимаю, - коротко бросил Быканыров, одеваясь.

- Оленей выбери хороших, нарты исправные, проверь упряжь...

- Знаю, - ответил старый охотник, - сам буду все смотреть. Оленей возьму таких, что с осени не запрягались. - Он пощупал для чего-то свои ребра и стал надевать на себя короткую кухлянку. - Таас Бас пойдет со мной.

- А вы его кормили, дедушка? - спросила Эверстова.

- Я всегда вперед кормлю Таас Баса, а потом ем сам, - серьезно ответил Быканыров. - Вот я и готов. Утром буду здесь. Раньше буду, чем прилетят молодые.

Шелестов вышел проводить старого друга. Пока Быканыров осматривал и закреплял лыжи, майор думал: "Как много раз выручал меня этот надежный товарищ. И сколько раз еще доведется мне обращаться к его помощи?"

Он пожал руку охотника и стоял на ступеньках дома, пока Быканыров и Таас Бас не скрылись из глаз за строениями рудничного поселка.

"Теперь надо предупредить Якутск", - решил Шелестов, вернувшись в комнату.

- Сколько осталось времени до сеанса, Надюша?

Эверстова посмотрела на часы и ответила: тридцать две минуты.

- Ого! Не так уж много, - заметил Шелестов и, достав из полевой сумки карандаш и бумагу, сел за стол.

Подумав, Шелестов написал короткую телеграмму полковнику Грохотову:

"Полагаю, что напал на след преступников, которые скрылись в тайге. Принял решение преследовать их. Самолет отправил в Якутск. Прошу к его прилету подготовить офицера-оперативника, умеющего хорошо ходить на лыжах, и следующее, необходимое в тайге: недельный запас продовольствия, комплект сухих батарей для радиостанции, три пары лыж, палатку с печкой, две саперные лопаты, два бинокля, два компаса, четыре спальных мешка, походную аптечку. Кроме этого, прошу выяснять, кем и сколько времени работал на Джугджуре Белолюбский Василий Яковлевич. Прошу также прислать представителя судебной экспертизы для вскрытия тела Кочнева".

- Успеете зашифровать? - спросил Шелестов, подавая лист бумаги Эверстовой.

- Успею.

- Ну, а я лягу.

- Ложитесь, ложитесь, Роман Лукич. Ведь вам завтра рано вставать.

- А вам?

- Мне что, я все ночи сплю, а вы...

- Я тоже сплю, и сейчас вы в этом убедитесь.

Эверстова принялась зашифровывать радиограмму, а Шелестов, быстро раздевшись, залез под одеяло.

Закончив сеанс с Якутском, Эверстова закрыла радиостанцию, положила ее себе под подушку и, готовя постель, посмотрела в сторону майора. "Уснул, слава богу", - и она выключила свет.

Но она ошиблась. Шелестов не спал. Он размышлял над трагической судьбой инженера Кочнева.

"Как все это нелепо. Поехал человек в командировку и больше уже не вернется. А дома, в Москве, его ждут. Была у него, видно, семья, жена, дети... Знают ли они о том, что самый близкий для них человек погиб? Наверное, уже знают. Якутск, конечно, уведомил Москву. Кто же его убил? Белолюбский или этот "Красноголовый" - Шараборин?

Шелестову было не по себе. Сознание, что убийца инженера на свободе и даже еще не установлен, отравляло его отдых, отгоняло прочь сон.

Шелестову казалось, что он действует медленно, вяло, нерешительно, что на его месте кто-то другой действовал бы активнее и за это же время добился бы определенных результатов. Ему всегда так казалось. Да и в самом деле, не пора ли на сегодняшний день иметь в руках что-то более точное, чем одни предположения?