Друг

Все, кто помнит эту историю, инструктируют меня: «Только не забудьте написать, что, когда Прохазка умирал, Кахиня подложил ему большую — больше не бывает — свинью: еще при его жизни дал интервью, в котором сказал, что жалеет обо всех сделанных ими вместе фильмах».

Режиссер «Уха» Карел Кахиня был другом Прохазки. На допросе сотрудники спецслужб потребовали от него отказаться от фильмов, которые они сделали вместе. В первую очередь от «Уха». Это условие, которое ставит ему государство. Он должен отречься от Прохазки — тогда сможет продолжать работать.

Интервью, о котором вдет речь, вышло в киноведческом журнале «Кадр», и в тот же день «Руде право» перепечатало фрагменты из него с собственными комментариями. Однако это было спустя два месяца после смерти Яна, о чем никто не помнит, — кому охота копаться в газетах тридцатилетней давности.

В обоих текстах ни разу не появляется фамилия Прохазки. Кахиня рассказывает о новом фильме. Что же касается взаимных претензий, он говорит только следующее: «Все люди ошибаются. А я тем более, ибо работаю в эмоциональной сфере».

Журналист настаивает: «Но вы, наверное, можете еще кое-что добавить?»

Режиссер: «Было бы легко тут, на бумаге, отречься от всего вчерашнего и с пеной у рта причислять себя ко всему сегодняшнему».

И это все. Если не считать еще одной фразы о социализме и обещания снять в будущем фильм о Ленине.

«Нужно искренне поприветствовать Карела Кахиню — произнося эти слова, он дает нам понять, что уже находится на правильном пути самоосознания», — написал комментатор газеты «Руде право».

После этого интервью Кахиня делал фильмы для детей, о Ленине он так ничего и не снял.

Морг

Сейчас Карел Кахиня живет недалеко от Пражского Града, в уютном домике с палисадником. Ему семьдесят шесть лет. Направляясь к нему февральским солнечным днем, я размышляю о превратностях судьбы. За двадцать лет ушли из жизни несколько его сценаристов и авторов идей. Сначала Прохазка, через два года — Ота Павел, спортивный журналист, которому явился дьявол, в результате чего он оказался в больнице и в рамках лечения начал писать. Кахиня экранизировал его «Смерть прекрасных косуль». Потом умерли еще двое.

— Мой дом — переделанный под жилое помещение бывший морг, — сообщает у порога низкий худой морщинистый мужчина. — Но здесь нет духов. Если бы были, собаки не хотели бы здесь жить, — это он меня успокаивает.

Мы вспоминаем интервью.

— Я вынужден был его дать, иначе бы двадцать лет не мог снять ни одного фильма, а я прирожденный режиссер, — объясняет Кахиня. — Над этим отрывком мы с журналистом трудились месяц. Видите фразу о социализме, вот здесь?

— Вижу.

— Чтобы не сказать, что я буду поддерживать социализм, мы с этим редактором придумали такую формулу: «Я уверен, что большинство творческих деятелей, живущих в нашей стране, хотят служить социализму, хотят быть верным зеркалом современности и чутким детектором будущего».

Я же не сказал, что «я за социализм», а сказал, что «другие за». Сейчас вы видите: то, что сегодня «людям кажется», сильнее того, «как было на самом деле». Этот комментарий в «Руде право» произвел на людей впечатление, а сегодня у них все наложилось одно на другое — мои взвешенные слова и коммунистическая пропаганда, — говорит режиссер и устремляет взгляд куда-то в пространство.

Мне кажется, что я поймал момент.

— Давайте поговорим о Прохазке, — предлагаю я.

— Не могу, — отвечает Кахиня. — Как только о нем заходит речь, я впадаю в ужасную депрессию. Поэтому стараюсь говорить о Яне как можно реже.

Наш разговор заходит в тупик

Старый человек, чтобы как-то компенсировать неловкое молчание, неожиданно вынимает из шкафа сценарий «Уха».

Спрашивает, не хочу ли я его подержать. Говорит, что это оригинальный режиссерский экземпляр с рукописными поправками. Я беру в руки толстую папку с машинописными листами голубого цвета.[26]

Температура

«Страна Кафки. В политическом судебном деле уже сам факт рождения обвиняемого — преступление».

Это единственная жалоба на судьбу, которую можно найти на тысяче шестистах страницах дневника профессора Черного. В отличие от Прохазки он, по словам друзей, был неколебим как скала.

Тем временем писатель уже десятый месяц лежал в больнице. Против него готовили судебный процесс, спецслужбы интересовались его болезнью.

(«04.02.1971 г. У О. Н. температура 39».)

Когда его навестил знакомый, пани Прохазкова попросила, чтобы гость не показывал, как он потрясен.

— Ян выглядит ужасно, — сказала она. — Мы с минуты на минуту ждем конца.

— И еще одно, — добавила, — он не знает, что у него рак

— С высокой температурой нужно уметь бороться, — начал он, как только увидел в дверях друга. Говорил полчаса не переставая. — Я ее сразу чую, как только она ко мне подступает. Если поддамся и после обеда усну, то через час проснусь в жару. Лихорадка будто только и ждет, чтобы я лег и отключился. А вот и нет! Я прохаживаюсь, стою, сижу, иду в туалет, смотрю в окно, жду момента, когда нужно принять лекарство, потом приходит врач, потом жена — она дома готовит и приносит сюда еду, потому что мне необходимо есть, я не имею права терять силы и пассивно ждать того, что еще только когда-нибудь произойдет. Так дотягиваю до вечера. И вечерняя температура уже не такая высокая. Потом я сплю — всего два часа, встаю, хожу, стою, сижу, смотрю в окно, и так много раз, и на рассвете засыпаю. Вскоре начинается день, и все повторяется. Я должен всегда быть в боевой готовности, не отступать!

Состояние боевой готовности продолжалось еще тринадцать дней.

Врачи решились на очередную операцию на кишечнике.

Во время операции электростанция на сорок пять минут отключила ток. Поэтому его оперировали при свете фонариков и свечей.

«Агнец»

В 2000 году в Чехии вышел быстро разошедшийся роман Ленки Прохазковой о жизни Иисуса — «Агнец». Как и пристало апокрифу, в нем должны были быть сцены, заполняющие пробелы в конструкции, коей является Евангелие. Писательнице пришлось придумывать диалоги. Некоторое время спустя Ленка поняла, откуда взялись слова, которые Мария говорит Иисусу, снятому с креста.