— Нет, — нахмурился Андрей, — до диплома нужный мне человек у вас не доучился…

— Экзаменационные листы?

— А они сохранились? — Андрей аж привстал.

— Вообще-то, не должны. — Дама повела цыплячьим острым плечиком. — Но я храню. На всякий случай. Знаете, подделать диплом с их умениями…

Андрей закивал, счастливый:

— Это да. И не только диплом.

Дама кивнула и вновь удалилась, чтобы вернуться с большими папками. Андрей со вздохом открыл первую, увидел бесконечные списки имен и помрачнел.

Они просидели в полной тишине напротив друг друга часа два. Сначала он просто тупо пробегал по строчкам, искал имя. Потом, нахмурившись, опустился под неодобрительным взглядом архивариуса на пол и начал раскладывать нечто вроде пасьянса.

Пол вокруг стал покрываться тоненькими стопками: он пытался организовать листы по группам и по сессиям. И вот какая странность — из трех групп на факультете живописи с 89-го по 91-й год две вполне честно сдавали зачеты с экзаменами. А одна, третья, появилась только в 92-м. И сразу с четвертого курса.

— Вы набираете людей на четвертый курс? — спросил он, не вставая с пыльного паркета, где уселся по-турецки.

Архивариус привстала, устремив на него подозрительный взгляд:

— Нет, в очень редких случаях, единично. Хотя бывает, студентов переводят к нам из академии в Петербурге.

— А так, чтобы целую группу? — не сдавался Андрей.

— Я же вам сказала, что нет! — дама явно была раздражена. Кроме того, оригинальное местоположение Андрея позволяло ей, что редко случалось при ее росте, смотреть на него сверху вниз.

— Хорошо, — примирительно сказал капитан. — Допустим. А если сформировать третью группу из существующих двух… — И сам себя остановил, еще раз заглянув в списки. Нет. Это была нерасформированная группа: фамилии нигде не повторялись. — На факультет живописи набирают по три группы каждый год?

Дама кивнула, а он протянул ей список студентов, сдававших экзамены в 92-м и 93-м годах.

— Найдите, пожалуйста, их личные дела, — он умоляюще посмотрел на даму, и мольба возымела эффект. На столе десятью минутами позже лежали личные дела той самой третьей группы. Вот, пожалуйста, некий Боровиков. Не сдавал никаких экзаменов до четверного курса. Но в личном деле значится, что он честно поступил на первый в 89-м году.

— У нас всегда по три группы на живописном, — поджала губы архивариус.

Андрей сел, осмотрел разложенные повсюду бумажки:

— Ну конечно! — Он повернулся к даме: — Еще один вопрос: хранятся ли у вас фотографии бывших студентов?

— У нас есть альбомы выпускников, — сухо сказала она, и, предугадав комментарий следователя, добавила: — И еще есть общие фотографии: на первом и на последнем курсе, перед выпуском. Какой год вас интересует?

Андрей побарабанил пальцами по столу, он теперь был почти уверен:

— 93-й год выпуска. Простите, что вас гоняю. — И он обезоруживающе улыбнулся.

Дама на улыбку не ответила, но быстрой подпрыгивающей походкой вновь удалилась в глубь арочного коридора. И вышла через пару минут, держа перед собой на весу внушительный альбом. Андрей стал листать страницы: отделение графики, живописи, скульптуры… Общее фото в начале, персональные снимки в середине, общий в конце. Разница, не смог не заметить он, между свежими абитуриентами и выпускниками пятью годами позже — разительная. Альма-матер ли тут повинна, или безжалостное течение времени, но лица менялись. Он внимательно проглядывал портреты. Вася, Вася, ну где ж ты, Вася? Ничего. Снова, уже медленнее, прошелся по фамилиям и лицам. Опять ни хрена, ни морковки, ни мистического Василия!

И вдруг увидел его — крошечный клочок картона, зажатый между тугими страницами из такого же картона. Он нажал ладонью на листы по обе стороны — так и есть! Страница вырвана!

Андрей быстро перекинул страницы назад, к началу альбома. Вот общие мелкие фотографии, к которым он пока даже не присматривался, так как имен под ними не было. Так и есть — «графики» и сразу за ними — «скульпторы». И никаких вам живописцев. На этот раз страница была вырвана аккуратнейшим образом. Не ищи он конкретно ее, никогда бы не заметил отсутствия снимка.

Андрей в раздражении захлопнул альбом. И задумался. Дело явно украдено. Любые следы, ведущие к таинственному Васе — заметены подчистую, и, возможно, уже давно. Единственное, что у него есть — это год. Что ж, и это уже неплохо. Он скопировал в записную книжку все имена и фамилии из третьей группы. Впереди его ждало знакомство с несколькими, скорее всего не признанными, гениями. И сия перспектива Андрея совсем не вдохновляла.

Он отодвинул с противным лязгом стул, вызвав откровенное неодобрение архивариуса, и, поблагодарив, удалился. Уже на выходе из здания столкнулся в дверях со страннейшей девицей в индийской юбке и кольцом в носу. А столкнувшись с ней и пробормотав извинения, вдруг замер.

Он чувствовал, что еще не все выяснил у руководителя факультета. Поднялся наверх. И вновь постучался в кабинет к Мамонову. Но ему не повезло. У Николая Александровича проходило совещание. За длинным столом сидели какие-то седовласые мужи, все резко обернувшиеся на его стук. Мамонов, чуть нахмурившись и кивком извинившись перед присутствующими, подошел к двери.

— Чем могу быть еще вам полезен? — спросил он.

— Простите, что беспокою. Но я не смог найти фамилии. Документы уничтожены. Зато я теперь знаю, в какой группе он учился и в каком году. И…

— Постойте-ка. Вы хотите сказать, что он выкрал свое личное дело?

— Не только. Он ликвидировал все ведущие к нему нити: экзаменационные листы, фотографии.

— Но как?!

— Воровать из архивов ему не впервой. Если вышло в Монтобане, то уж тут…

Мамонов посерьезнел:

— Думаете, это он — ваш убийца?

— Если он ни при чем, зачем красть документы?

Внезапно за спиной у Андрея раздался топот, шумное дыхание. Капитан обернулся: к ним бежал, с виноватым лицом, круглый человечек, одетый в широченные брюки и мятый серый пиджак.

— Николай Александрович! Сорри! Застрял в пробках!

Мамонов поднял бровь:

— Все ты выдумываешь, Синяев. Знающие люди мне донесли, что машина у тебя уже три месяца как в ремонте. И ездишь ты — на метро. А на заседания опаздываешь — как раньше.

Синяев вынул из кармана почти такой же, как у Мамонова, старорежимный клетчатый платок, больше похожий на полотенце, вытер им лоснящийся лоб и развел толстыми ручками:

— Каюсь! Вы ж знаете, мы, художники, редко бываем в ладах со временем.

— Ты, Синяев, скоро будешь не в ладах со мной. Проходи уже!

«Синяев… Синяев…» — перед глазами у Андрея плыли строчки с фамилиями. Он схватил толстяка за обшлаг пиджака, когда тот уже проходил внутрь кабинета.