— Ну, а я-то при чем? — вставила реплику Катя. — А может, я ведьма, или наоборот, добрая волшебница? Не понимаю…

Буди устало посмотрел на нее:

— Катя, тебе не обязательно принимать решение немедленно. Ты можешь хорошо подумать, скажем, до завтра… Тем более что сейчас уже два часа ночи…

— Хорошо. Давайте отложим разговор…

Наконец-то в ее голосе появились нотки благодарности! Буди почувствовал их, и по телу пробежала теплая волна, как от случайного прикосновения желанной женщины.

До утра не произошло никаких событий. Видимо, эти сутки больше их уже не вмещали. А утром Георгий Дмитриевич, Катя и Буди сидели за тем же столом и завтракали.

— Хотелось бы продолжить разговор. Но, как всегда, в самый интересный момент — лекции. Дождетесь меня?

Глава семьи торопливо жевал бутерброд — завтрак сегодня никто не готовил, и отхлебывал горячий кофе. Серьезное выражение лица, а главное — галстук под цвет строгого костюма, говорили о том, что их хозяин мысленно уже в своем Гуманитарном университете профсоюзов, и не меньше, чем на факультете культуры…

Катя и Буди переглянулись. Вообще-то она уже открывала рот, чтобы задать щекотливый вопрос гостю…

— Конечно, папа! Без тебя решений не принимаем!

— У меня не так много времени, — Буди, закончив завтрак, промокнул салфеткой губы, — не больше двух-трех дней. Но если у нас весь день свободен, то, может, Катя покажет мне город? Навряд ли приеду сюда еще…

— Хорошо. А куда ты хотел бы сходить?

— В Эрмитаж. Я хочу посмотреть картину Рембрандта…

— А-а-а, «Возвращение блудного сына»?

По ее лицу пробежала тень разочарования. Но не потому, что ждала более интересное предложение от гостя издалека. Катя вспомнила Амстердам, а точнее, последние минуты перед отлетом. Как она тогда разозлилась на этого выскочку-профессора с его словечком «должен»!

— Я пошел! — Георгий Дмитриевич чмокнул дочь в щечку, махнул рукой Буди и хлопнул входной дверью.

— Н-да-а, — издал звук не то вопроса, не то удивления, Буди. Он не мог, да и не пытался скрыть волнение, которое охватило его, когда щелкнул замок.

«Неужели так реагирует на то, что остались вдвоем?» — подумала Катя. И тут же поймала себя на том, что совсем немного, но привязалась к Буди. Скажем, как к другу. Конечно, не к самому близкому, а к тому, с кем можно поболтать о том-о сем, а иногда и пооткровенничать.

Эрмитаж она полюбила еще в детстве. Однажды они пришли вчетвером: мама, папа, Валек и она. Мама, необычайно нарядная и веселая, шутила и даже смеялась. Но когда подошла к этому полотну, мгновенно помрачнела, замкнулась. Она была очень впечатлительной, особенно если стоял вопрос «отцы и дети», как в «Возвращении блудного сына». Мама всегда жалела тех, кто был обижен, кто недополучил тепла и ласки, и не важно, были ли это старшие или младшие… Мама…

Они стояли возле величайшего полотна выдающегося художника и молчали. Каждый думал о своем — наболевшем или сокровенном. Наконец, Буди произнес почти шепотом:

— Катя, здесь нужно побыть как можно дольше. Чем больше смотришь, тем больше видишь…

— Ты тоже так думаешь?

Она как раз разглядывала мелкие детали, которые не сразу бросаются в глаза. Ведь поначалу глаз выхватывает более крупные предметы, и только потом… Блудный сын вернулся после длительного и нелегкого путешествия. Возможно, он промотал все состояние, скорее всего, даже нищенствовал. Об этом говорят его бритая, как у каторжника, голова, пообтрепавшееся платье, износившиеся туфли, одна из которых так расхлябалась, что упала. Отец же нежно обнимает его, прощая. Справа — старший сын, видно, как ревностно относится он к возвращению брата. Сейчас он не может открыто выразить свои чувства, потому что побаивается отца, как бы не впасть в немилость, да и свидетели здесь… Конечно же, эти герои — главные. Но если приглядеться, то на темном фоне, видимо, так и задумал мастер, можно увидеть других людей, героев второго плана, но ведь без них не будет полного раскрытия темы.

— Буди, ты видишь женщину? Вверху, вон там, левее. Как думаешь, кто она?

— Может, служанка? Хотя… Скорее всего, это аллегория… И связана она с любовью, если виден медальон в виде красного сердечка. А если это — мать блудного сына?

— Нет, Буди, откуда здесь мать? Хотя… А вон там — видишь?

— В дорожном плаще с посохом?

— Да.

— Думаю, это тоже странник, и он понимает блудного сына. Посмотри, выражение его лица совсем не агрессивное, даже сочувствующее. А может быть, это тоже аллегория? Например, изображение отцовской любви, или же — изображение отца, который тоже когда-то странствовал… Слушай, Катя, а тебе не кажется, что он так похож на Рембрандта? Может, это его автопортрет?

— Ну да, будет он на религиозном полотне писать себя?

— А почему бы и нет? Может, он хочет подчеркнуть свою странствующую натуру? Свою любовь к свободе?

— Ну, ты и вообразил… Сейчас увидишь на картине революционные мотивы…

— Не увижу. Я уже приметил флейтиста, так что здесь будет веселье по поводу возвращения блудного сына, а не революция…

Буди с интересом смотрел и на другие полотна, однако именно «Возвращение блудного сына» особенно сильно притягивало его взгляд. Заметила Катя и еще одну особенность в поведении своего гостя: почему он так внимательно разглядывал не только картины, но и интерьер Эрмитажа? То запрокидывал голову, чтобы увидеть потолки с его неповторимой отделкой, то чуть ли не врастал в мозаичный пол, рассматривая его узоры. На одной из лестниц так низко наклонился, что поскользнулся и едва не упал.

— Буди, ты что?

— Мне здесь нравится, — ответил он. — Может такое быть?

Катя пожала плечами. Кто его знает, а вдруг там, на его родине, нет таких дворцов? Жалко, что ли? Да пусть любуется!

Они прогулялись по Адмиралтейской набережной, где молча постояли возле памятника Петру Первому. Молодой Петр топором вырубал деталь лодки. Очень даже оригинально: царь с совершенно не царским орудием. Хотя… может быть, в те времена вот такими топорами и головы отрубали? И даже — цари! Потом Буди прочитал вслух надпись: «Этот памятник подарен городу Санкт-Петербургу Королевством Нидерланды. Открыт 7 сентября 1996 г. Его Королевским Высочеством Принцем Оранским».

— Это он там, в Голландии, учился корабли строить, — подсказала Катя, заметив недоумение на лице Буди. — Папа пишет диссертацию о Петровской эпохе, он бы рассказал подробнее…

Подул резкий ветер. Снега было мало, но порывы ветра обжигали лицо, будто кололи маленькими иголочками. Буди поежился, видимо, не любил холодную погоду.

— Здесь рядом небольшое кафе, — проявила инициативу Катя. — Зайдем?

Они сделали заказ и сидели молча, опять думая каждый о своем, потом Буди не выдержал: