Долгий исторический путь, на протяжении которого сам факт существования России неоднократно оказывался под вопросом, позволяет лучше понять реакцию русских (их представление о месте в истории и на планете) на неожиданный крах советской власти. Входя в последнее десятилетие XX в., СССР еще считался вторым в мире по уровню развития экономики, располагая самой обширной территорий, на которой проживала треть населения планеты, и разделяя с США статус военной сверхдержавы. Оглядываясь назад на два десятилетия, отделяющие нас от распада советской системы, мы видим, что она, безусловно, исчерпала себя, в то время как на Западе происходила техническая революция и наблюдался рост производительности труда. Именно в этот момент исчезают великая мечта о завтрашнем дне, иллюзию которой создавал коммунизм в течение полувека, и соблазнительный блеск, привлекавший народные массы во многих странах за пределами советского блока. Нерешительные реформы Горбачева, поражение в Афганистане и распад восточноевропейского щита, возникшего после Второй мировой войны, без сомнения, могли быть одобрены общественным мнением, но с другой стороны, служили свидетельством потери империей, исчезнувшей в 1991 г., прежнего «уровня и ранга». Экономические неудачи, лживая пропаганда власти и ее неспособность обеспечить население товарами первой необходимости и теми благами, которые стали обычным явлением для западного «общества потребления», могут объяснить отсутствие реакции на «окончательное падение», предсказанное Эммануэлем Тоддом[75]несколькими годами ранее. Появление СНГ на месте бывшего СССР на некоторое время позволило поддерживать иллюзию «сохранения империи», однако пробуждение ото сна оказалось более чем болезненным. Россияне, надеявшиеся на избавление от «бремени», которым, по мнению многих, были окраины империи, и считавшие, что ситуация теперь складывается в их пользу, увидели обратное: в течение 1990-х гг. им пришлось пережить полный регресс и множество унижений.

Отделенные от «исторических» территорий, таких как Украина и Беларусь, россияне обнаруживают, что границы нового государства соответствуют тем, что были у империи три века назад, в эпоху завоеваний Петра Великого. Будучи свидетелями того, как военная экспансия СССР «сдерживалась» в годы холодной войны западным альянсом, теперь они обнаружили себя «запертыми» в самом сердце своих традиционных территорий. Думая, что теперь конфронтация с американской мощью закончилась появлением в Восточной Европе народных демократий, соглашениями по разоружению, упразднением Варшавского договора и введением демократической парламентской системы, россияне вскоре сталкиваются с расширением военного блока НАТО, обращенного теперь на восток, против стран бывшего СССР. Большинство восточноевропейских стран, таких как Польша, Чехия, Болгария, Венгрия и Румыния, сплотили альянс, изначальная причина образования которого исчезла, что должно было привести к его полной ликвидации. Освободившиеся от российского влияния прибалтийские республики присоединились к Евросоюзу и НАТО. В тот момент, когда полным ходом продолжалась «либерализация» некогда сильной, а теперь разрушенной российской экономики и когда для страны возникла угроза превратиться в сырьевой придаток западных транснациональных корпораций, Збигнев Бжезинский – бывший советник Джимми Картера, а также идеолог американских неоконсервативных кругов – в 1997 г. публикует книгу «Великая шахматная доска». В ней он четко объясняет, что необходимо перейти к стратегии вытеснения, ограничив сферу влияния российской власти контролем над «евразийскими Балканами», той старой советской Средней Азией, которая в эпоху углеводородов приобрела огромную ценность. Понятно, что подобная программа не могла не обеспокоить российское руководство, оказавшееся практически беззащитным перед лицом разворачивающихся событий, пока кризис 1998 г. не обозначил первую реакцию Евгения Примакова, а затем Владимира Путина, сменившего в 2000 г. Бориса Ельцина на посту президента с твердым намерением возродить прежнюю могущественную империю.

В этот период на всех своих границах Россия сталкивается с инициативами американцев. Страна враждебно воспринимает дискриминацию, которой подвергается русскоязычное население в странах Балтии, присоединившихся к Российской империи в начале XVIII в. и возвращенных силой в состав СССР в 1945 г. после краткого периода независимости, продолжавшегося между Первой и Второй мировой войнами. Составляя почти половину населения Латвии, треть – Эстонии и 10 % – Литвы, русскоговорящие оказались ограничены в гражданских правах и свободе перемещения в статусе «неграждан» только из-за разделения по этническому признаку; роль Красной армии в годы Второй мировой войны вызвала напряженность в отношениях между Москвой и Таллином. Вступление Польши в НАТО и обещания со стороны администрации США в лице министра обороны Дональда Рамсфелда, данные «новой Европе», вошедшей после 1991 г. в Атлантический альянс, обострили отношения между Москвой и Варшавой. Эту напряженность усугубили планы США по развертыванию системы противоракетной обороны, предназначенной для защиты от возможного агрессора – Ирана. Трагическая авиакатастрофа под Катынью, в которой погибли польский президент и некоторые члены правительства, а также заявления, сделанные российской стороной по поводу связанного с этой катастрофой болезненного эпизода эпохи Второй мировой войны, немного смягчили ситуацию, однако воспоминания о том, какими были русско-польские отношения на протяжении всей общей истории, могли априори лишь усилить взаимное недоверие и враждебность. Политика Запада на Балканах во время длительного кризиса, связанного с исчезновением Югославии, в равной мере не могла интерпретироваться Москвой иначе как вторжение в исконно занимаемое балканскими народами пространство, особенно это касается Болгарии и Сербии, зон ее традиционного влияния. Скрытая под обычным девизом «гуманитарной» миссии, война США и их западных союзников против Сербии в 1999 г., которая велась вопреки запретам со стороны ООН, и почти немедленное появление американской военной базы в Косово, продолжившееся размещением военных сил США в Болгарии и Румынии, в целом способствовали усилению в России «ощущения западни» и развитию синдрома «осажденной крепости». Возможности, предоставленные США для мусульманского проникновения на Балканы[76], стали эхом определенных стремлений к дестабилизации обстановки на Северном Кавказе, где в ряды чеченских боевиков на глазах Вашингтона влились радикальные исламисты. «Цветные» революции в Грузии, на Украине и в Кыргызстане зачастую, конечно, были направлены против коррумпированной и дискредитировавшей себя власти, однако, помимо этого, они стали также результатом волнений и недовольства, в значительной степени подогретого американскими «аналитическими центрами», поддерживающими неправительственные организации. Перспектива возможного членства Украины и Грузии в НАТО не могла расцениваться Москвой иначе как враждебный проект. Существуют многочисленные исследования «цветных» революций и их «поддержки»[77]со стороны США – в значительной степени благодаря известному теоретику мирных революций Джину Шарпу[78].