На протяжении всей жизни Месмеру нравилось считать себя оригинальным мыслителем, непризнанным гением и хотелось, чтобы другие смотрели на него так же. В действительности же его диссертация была неоригинальной, а его теории в то время никого не могли удивить. Но как бы там ни было, вооружившись ученой степенью медицинской школы, столь же престижной, как и любая другая европейская школа подобного профиля, Месмер начал практику в Вене, которая тогда соревновалась с Парижем за звание столицы культурной жизни Европы. Очень скоро ему удалось войти в высшие слои общества, главным образом благодаря удачной женитьбе (10 января 1768 года) на состоятельной вдове Анне Марии фон Пош, чей первый муж был правительственным чиновником. Блестящая свадьба проходила в соборе св. Стефана постройки четырнадцатого века, и вел ее архиепископ Вены кардинал Мигацци. Но брак нельзя было назвать счастливым. Месмер считал свою жену глупой и скучной, однако эти отрицательные стороны, по-видимому, вполне компенсировались ее положительными качествами: она дала ему деньги и респектабельность. У нее уже имелся сын-подросток, Франц, а своих детей у Месмера никогда не было.

Отец Марии отдал им большой дом с видом на Пратер (парк в Вене), в самом престижном районе Вены — на Ландштрассе, 261. Там чета вела великосветскую жизнь. К дому примыкал достаточно большой сад с аллеями, статуями, бельведером и прочим. Месмер добавил к этому лаборатории и маленький концертный зал. Он любил музыку, профессионально играл на клавикордах, виолончели и еще на загадочной глас-гармонике, инструменте, состоящем из серии стеклянных чаш различной величины (принцип игры на нем напоминает игру на стаканах с разным уровнем воды). Изобретение глас-гармоники приписывают американскому ученому и государственному деятелю Бенджамину Франклину, однако это не единственная точка, где суждено было пересечься путям двух великих мужей.

Месмер не только музицировал сам, но и сделался своего рода покровителем искусств. Он быстро подружился с Христофом Виллибальдом фон Глюком и Иосифом Гайдном, но наибольшую известность принесла ему дружба с Леопольдом Моцартом, который приехал в Вену в 1768 году продемонстрировать талант двенадцатилетнего Вольфанга Амадея. Леопольд Моцарт и Месмер тесно сблизились и встречались каждый раз, когда Моцарты появлялись в городе. Письмо Моцарта к жене в Зальцбург, датируемое 1773 годом, дает прекрасное представление об их отношениях: «Я не отправил письмо с последней почтой потому, что у нашего друга Месмера в доме был большой музыкальный прием… Хозяин в совершенстве владеет игрой на глас-гармонике мисс Дэвис. Он единственный человек в Вене, который научился на ней играть, и инструмент у него куда красивее того, что принадлежит самой мисс Дэвис. Вольфанг на нем тоже играл». Инструмент этот был известен под названием «глас-гармоника мисс Дэвис», так как англичанка Мэриен Дэвис прославилась своей игрой на нем. На концертах с ней обычно выступала ее сестра Сесилия — певица.

В сентябре 1768 года, вскоре после того, как мальчик-вундеркинд прибыл в город, Леопольд потерпел серьезную неудачу, попытавшись поставить оперу своего сына на большой сцене. Тогда Месмер любезно предложил им свой маленький театр в саду, который впоследствии вошел в историю как место первого исполнения оперы Моцарта. Юный гений сочинил «Бастьена и Бастьену» специально для этого случая. Однако впоследствии он не вернул Месмеру свой долг. В его произведениях мы находим лишь одну небольшую пародию на теорию Месмера. В конце первого акта оперы «Так поступают все» Феррандо и Гульельмо притворяются, будто отравились ядом, дабы проверить искренность чувств Дорабеллы и Фьордилиджи. Служанка Деспина, посвященная в их замысел (юноши устраивают все это, чтобы выиграть пари с доном Альфонсо, который не верит в постоянство девушек), переодевается врачом и приносит громадный магнит, при помощи которого возвращает молодых людей к жизни. Несмотря на кажущиеся похвальными слова: «Этот магнит даст передышку страждущему. Когда-то им пользовался сам Месмер, родившийся среди зеленых полей Германии и снискавший себе великую славу во Франции», — вся сцена задумана как комическое действие. В зависимости от того, как этот магнит был оформлен и какие движения выполнял «целитель», комизм сцены мог дойти до непристойности. Опера датируется 1790 годом, когда Месмер и его теории стали особенно непопулярными. И хотя либретто, как обычно, писал Лоренцо да Понте, а не сам Моцарт, все выглядело так, будто Моцарт потакал ожиданиям и капризам публики, намеренно позволив своему либреттисту высмеивать магнетизм.

Коль скоро у нас не имеется других данных, можно предположить, что Месмер в то время пользовался обычными средствами среднестатистического врача: пиявками, кровопусканием, компрессами, слабительным, успокоительным и тому подобным. Ему уже было под сорок — высокий, статный, широкоплечий мужчина с несколько грубоватыми чертами лица. Импозантная внешность, хорошие манеры и врачебный такт целиком и полностью устраивали его богатых клиентов, казалось, он обуздал свое сильное Эго и горячий темперамент. Однако в ранние 1770-е годы до него доходят сведения, что королевский астроном австрийского двора, отец Максимилиан Хелл, изучает целительные свойства магнитов. Этому во многом способствовало открытие Джона Кэнтона в 1750 году: он обнаружил свойство намагничивания железа или стали посредством трения и получения таким образом искусственных магнитов. Неожиданно магниты стали доступны широкой публике, их можно было теперь не добывать из земли, а изготавливать, причем форма и размеры зависели исключительно от желания заказчика.

Магнитотерапия зародилась где-то в Древней Греции и во времена Месмера завоевала уважение многих светил тогдашней науки. Парацельс (Теофраст Бомбаст фон Гогенхейм, 1493–1541) высказал гипотезу, что мы обладаем магнетической силой, посредством которой можем притягивать здоровые или больные телесные испарения; магнетические «качества» лучше выражены у здоровых людей, чем у больных. О лечении магнитами рассуждали Иоганн Баптист ван Хельмонт в книге «De magnetica vulnerum curatione» (1621), иезуит Атанасиус Кирхер (1602–80), Роберт Флудд (в «Philosophica moysaica», 1637) и Вильям Максвелл в «De medicina magnetica» (ок. 1650). Максвелл даже утверждал, что все болезни возникают из-за недостатка в теле жизненного магнетического флюида и этот дефект можно исправить восполнением недостающего количества магнетизма. Хелл был далеко не первым, кто применил магниты в медицинских целях.

Месмер лечил одну истеричную пациентку по имени Франциска Остерлин, по совместительству — подругу и компаньонку его жены. По словам Месмера, она страдала от «постоянной рвоты, воспаления кишечника, задержки мочеиспускания, мучительных зубных и ушных болей, меланхолии, депрессии, расстройства сознания, припадков бешенства, каталепсии, обмороков, слепоты, удушья и хромоты». Неудивительно, что в списке присутствуют меланхолия и депрессия! В некоторых своих письмах Леопольд Моцарт упоминает, что она частенько стояла на пороге смерти и представляла собой одну кожу да кости. Месмер попробовал все традиционные средства, но безуспешно. Под конец он обратился к Хеллу и заказал для себя несколько магнитов. В июле 1774 он заставил Остерлин выпить глоток раствора, настоянного на железе, и затем приложил к ней три магнита: один на живот, а два других — на ноги. У Остерлин начался кризис: она чувствовала, как волны энергии пульсируют в ее теле, и от этого закатила истерику. Однако после нескольких сеансов она вылечилась, причем, похоже, окончательно. Так или иначе, но мы располагаем письмом Леопольда Моцарта от 1781 года, отправленным из дома Месмера, где он пишет, что Остерлин цветет и хорошеет, родила двух чудных ребятишек (она вышла замуж за пасынка Месмера).