Люди делают это для незнакомых людей, говорила она себе. Отдают свои яйцеклетки, просто чтобы проявить доброту. Дарят их людям, которых никогда не видели. Это ее подруга. Ее лучшая подруга. Тогда почему у нее в голове так громко звучит «нет!»?

– Ну что ж… – неопределенно сказала она в конце концов. – Есть о чем подумать.

– Совершенно верно, – откликнулся Оливер.

Он вновь взглянул на Эрику, но от нее не было никакого толку. Она выложила на столе цепочку из крекеров и украсила каждый тонким ломтиком сыра. Интересно, кто будет это есть? Оливер заморгал и неловко улыбнулся Клементине:

– Не думай, пожалуйста, что, если ты откажешься, для нас все кончится. Появятся другие варианты. Просто о тебе мы подумали в первую очередь, как о ближайшей подруге Эрики. К тому же у тебя подходящий возраст, и вы не собираетесь больше иметь детей…

– Не собираемся иметь детей? – переспросил Сэм, сильнее сжимая руку Клементины. – Это не совсем так.

– О-о, – произнес Оливер. – Извините. Господи, я подумал, Эрика явно была под впечатлением…

– Ты сказала, что скорее дашь себе выбить глаз, чем родишь еще одного ребенка, – обратилась Эрика к Клементине в той резкой манере, с какой пыталась опровергнуть что-то фактами. – Это было в сентябре. Мы сидели за ямча. Я спросила: «У вас будут еще дети?», а ты ответила: «Я скорее дам себе…»

– Я пошутила, – перебила ее Клементина. – Конечно это была шутка.

Но она тогда не шутила. О господи, неужели теперь для нее это единственный выход?! Придется ли ей снова родить, чтобы выбраться из этой ситуации?

– Ну, даже если захочешь еще детей, определенно это не помешает тебе стать донором яйцеклеток, – сказал Оливер. Его лоб прорезали три глубокие складки. Так обычно морщатся герои мультиков. – Клиника предпочитает, чтобы известные доноры больше не заводили детей, но… гм… все это изложено в литературе.

– Ты сказала, что скорее дашь себе выбить глаз, чем родишь еще одного ребенка? – обратился Сэм к Клементине. – Ты действительно это сказала?

– Я пошутила! – повторила Клементина. – Наверное, у меня выдался тяжелый день с детьми.

Конечно, она всегда знала, что в этом есть своя проблема. Она тешила себя надеждой, что когда-нибудь он откажется от этой мысли. Всякий раз, когда девочки не слушались, или дом казался слишком тесным для четверых и они все время теряли вещи, или когда не хватало денег, она втайне надеялась, что Сэм постепенно откажется от мысли завести еще одного ребенка.

Ей ни в коем случае не стоило говорить Эрике, что она не будет больше рожать. Это было легкомысленное замечание. При общении с Эрикой она по умолчанию придерживалась нарочитой легкомысленности. Следовало учесть, что у Сэма другое мнение, поскольку всегда существовал риск разоблачения этого в разговоре. Что и произошло сегодня.

Клементина редко делилась с Эрикой подобными вещами. Она сознательно сдерживала себя. С другими подругами она, особо не задумываясь, болтала обо всем, что приходило в голову, поскольку знала, что они, вероятно, забудут половину. Никто другой на свете – ни мать, ни муж – не слушали с такой жадностью сказанное ею, будто каждое слово важно и его стоит запомнить на будущее.

Когда в детские годы Эрика приходила к ней играть, то прежде всего производила тщательную ревизию комнаты. Откроет, бывало, каждый ящик и молча исследует содержимое. Она даже опускалась на колени и заглядывала под кровать Клементины, пока та стояла рядом, кипя от злости, но стараясь быть доброй и вежливой, как просила ее мать. Все люди разные, Клементина.

Очевидно, став взрослой, Эрика усвоила некоторые правила поведения в обществе и больше не рылась в шкафах, однако при разговорах Клементина по-прежнему улавливала в глазах Эрики тот алчный блеск. Как будто у Эрики не пропало желание заглянуть под кровать Клементины, но у хозяйки это вызывало молчаливый отпор.

Но по-настоящему забавным было то, что теперь Эрика придерживалась той же политики, что и Клементина, и не делилась с ней важными новостями. В последние два года она держала при себе этот огромный секрет, и первой реакцией Клементины на откровение была обида. О да, пускай Клементина, возвышаясь над Эрикой с пьедестала дружбы, милостиво жалует ей дары: почему бы и нет, Эрика, ты можешь стать крестной матерью моего первенца!

Ну ладно – пусть их дружба просто иллюзия и за ней ничего не стоит, но сейчас Эрика просит ее о чем-то таком, о чем просят только ближайшего друга.

Она посмотрела на крекер у себя в руке, не зная, что с ним делать. В гостиной повисла тишина, только из соседней комнаты доносился лепет Холли и Руби, которые спокойно занимались своими поделками (настоящие ангелочки!), словно упрекая Клементину. «Посмотри, какие мы милые. Подари папочке еще одного малыша. Помоги подруге родить малыша». Прояви доброту, Клементина, прояви доброту. Почему ты такая недобрая?

В ее груди поднималась буря сложных, необузданных чувств. Ей хотелось закатить истерику, как это делала Руби, броситься на пол и в отчаянии биться головой о ковер. Руби всегда, прежде чем начать биться головой, смотрела, чтобы был ковер.

Сэм убрал ладонь с ее ноги и чуть отодвинулся от нее, оставив на безупречно белом кожаном диване Эрики треугольный кусочек крекера. Оливер снял очки. У него были немного опухшие беззащитные глаза, как у зверька, очнувшегося от зимней спячки. Он протер очки краем футболки. Эрика сидела не двигаясь, с прямой спиной, как на похоронах, устремив взгляд куда-то поверх головы Клементины.

– Это Дакота, – сказала она.

– Дакота? – переспросила Клементина.

– Дакота, – повторила Эрика. – Соседская девочка. Наверное, Вид уже в нетерпении. Он послал ее, чтобы позвать нас на барбекю.

Раздался звонок входной двери. Эрика вздрогнула.

Сэм вскочил на ноги, как человек, чье имя наконец-таки назвали после утомительного ожидания в бюрократическом учреждении.

– Пошли на барбекю.

Сэм с Клементиной вернулись из ресторана, проведя на своем «свидании» меньше двух часов, и мать Клементины, встретившая их на пороге, была поражена.

– Что случилось? – Она выключила телевизор и прижала руку к горлу, словно готовилась услышать ужасную новость. – Почему вы так быстро?

– Очень жаль, Пэм, – сказал Сэм. – В ресторане медленно обслуживали, и под конец мы просто… решили, что у нас нет настроения ужинать.

– Но отзывы были великолепными!

Ресторан порекомендовала именно она. Пэм выжидающе смотрела на них, словно надеясь уговорить их вернуться в город и сделать второй заход.

Клементина увидела, что мать успела разложить чистое белье из корзины на аккуратные маленькие стопки, а затем вознаградила себя чашкой чая с имбирным печеньем за просмотром «Убийств в Мидсомере». Клементина почувствовала укол раскаяния. Казалось, теперь это ее состояние по умолчанию – раскаяние. Менялась лишь его степень.