– Мой внук, Верунчик.

– Внук?! Власик! Какой ста-ал!

Олимпиаду с бабушкой связывали давняя дружба и прежняя совместная работа с умственно отсталыми детьми. Олимпиада была моложе своей наставницы и подруги на тринадцать лет. Она развалилась на диване, бабушка плюхнулась рядом, и они ни с того ни с сего захохотали. Мама и я разместились за «столом» на узких, шатких табуретах, а Влас балансировал на старом качающемся стуле.

Зожоры были категорически против новой мебели в бабушкиной комнате, а у них самих на стене висел переснятый на ксероксе календарь без картинок – листы были соединены скрепками, в центре проделана дырочка, через дырочку продернута черная резинка. И все это «художество» красовалось на ржавом мебельном гвоздике над тумбочкой. На тумбочке лежал сшитый собственными руками моего дяди кривой кошелек из кожзаменителя. И все это скопидомство при его-то капиталах!

Именинница рвала деснами антрекот и с удовольствием выслушивала поздравления. Наконец дошла очередь до меня, и я вручила старушке открытку с ярко-желтым котенком. Она тут же схватила ее и принялась читать вслух – она всегда читала вслух письма и открытки.

– Дорогая наша Мисс… Чего?

– Надень очки или читай про себя, – посоветовала я.

– Верунчик, лучше надень очки, – попросила Олимпиада – ей хотелось узнать, что в открытке.

– Дорогая наша Мисс Двойная Бесконечность! – с выражением прочла она первую строку и тут же спросила: – А почему Двойная Бесконечность?

– Ну, тебе же 88 лет, а перевернутая горизонтально восьмерка обозначает бесконечность, – неохотно объяснила я. Влас посмотрел мне прямо в глаза и улыбнулся, а я подумала: «Не отвлекайся, а то сейчас со стула грохнешься».

– Дорогая наша Мисс Двойная Бесконечность! – начала заново бабушка. – Поздравляем тебя с днем рождения. Желаем здоровья, успехов в труде и счастья в личной жизни. Твои дочь Полина и внучка Маня.

– Ты чего написала-то? – шепотом спросила меня мама. – Какие успехи в труде, какая личная жизнь? Сдурела, что ли!

– А что, оригинально, – произнесла Олимпиада таким тоном, будто, разглядывая «Черный квадрат» Малевича, поняла то, что остальные до сих пор никак не могут понять.

– Включите телевизор, там сейчас «Ералаш» идет, – потребовала бабушка. – Ой! Мне так нравится «Ералаш»! Вчера смотрела: один мальчик заходит в платный туалет. И уж так ему невтерпеж, так невтерпеж, а там тетка сидит и отсчитывает ему сдачу. И так долго отсчитывает! И вот мальчик в кабинку-то вошел и кричит ей оттуда: «А в МТС все входящие – бесплатно!» Я так смеялась, так смеялась! Липочка, ты смотришь «Ералаш»?

– Это не «Ералаш», а очередной рекламный ролик, – сказала я.

– Да? – удивилась виновница торжества.

– Надо бабушку сфотографировать, – напомнила мама.

– Но я еще не все подарила. Вот, ночная сорочка. – И я смущенно протянула узенький сверток.

– Ох! Красота-то какая! С кружавчиками! – воскликнула бабушка и тут же заявила: – Я хочу примерить! Власик, выйди! Я надену и позову тебя.

Мисс Двойная Бесконечность сдернула с себя майку и натянула белоснежную шелковую сорочку с соблазнительным разрезом сбоку как раз до того уровня, где заканчивалось глубокое декольте на спине.

– Ты что ей купила? – прошептала мне на ухо мама. – Ты это купила в секс-шопе?

– Ну, как? – спросила бабушка. – По-моему, неплохо, да? Только длинновата.

– Не вздумай отрезать! – в ужасе воскликнула мама – хоть она и сказала, что я купила эту вещь в секс-шопе, она понимала толк в белье.

– А теперь фотографируйте меня! – потребовала бабушка.

– Нужно выйти на лестничную площадку, тут слишком темно, – сказала я.

– Мама, снимай ночнушку и оденься прилично.

– Нет! Хочу в обновке!

– Тебя там продует, ты ведь после ванны!

– Не продует! Власик, помоги мне! – И бабушка рванула навстречу Власику. – Мне идет? Скажи?

– Очень, очень, – ответил он, едва сдерживая смех.

– Липочка, идем фотографироваться!

– Нет, Верунчик, я тебя тут подожду, мне тяжело вставать – ноги болят.

– Мама, оденься!

– Чего ты ко мне пристала!

– Ты простынешь, там сквозняк! Куда ты голая пошла?

– Ладно, дай платок, – и бабушка, покрыв голову и выдернув из вазы гвоздики, кинулась на лестничную клетку.

Я запечатлела ее стоящей около мусоропровода с букетом в руке, напряженно улыбающуюся.

И тут на площадке появился пушистый рыжий котенок. В одну секунду мама забыла о своей усталости, о том, что ей все надоели, о каждодневной куче под дверью, о блохах, глистах и даже о моем замужестве.

– Какая прелесть! – прошептала она. – Какой же ты хорошенький!

И глупый грязный котенок прямой наводкой пошел к ней.

– Тебя выбросили? Да? – спросила она котенка, беря на руки. – И что ж это за люди такие – заводят, а потом выбрасывают!

– Фу ты черт! – брезгливо взвизгнула бабушка. – Поля! Немедленно положи его на место! Гадость какая! Фу! Положи где взяла!

– Щаз! – сказала мама и прижала котенка к груди. – Я его забираю.

– Ты сдурела! – закричала бабушка своим властным голосом. – Тебе что, шестерых мало?

– Где шесть, там и семь, – не отступала мамаша.

– Если ты его возьмешь, я расскажу ей, что у тебя не шесть, а девятнадцать кошек, – прошептала я ей на ухо.

– Тогда я расскажу ей, что ты куришь, – шепнула она мне, и я тут же прикусила язык. Наверное, если бы у мамы не было кошек, бабушка давно знала бы, что я курю, а если б я не курила, она давно бы узнала об истинном количестве маминых пушистиков.

– Я прошу тебя, Поля, положи его на место, – серьезно сказала бабушка. – У меня сегодня день рождения, вот и не порть мне его.

– Ну как же я его оставлю, скоро зима, он ведь не выживет! – не уступала та. – Слушай, Маня, а может, ты его возьмешь? У тебя ведь никого нет! Спаси хоть одну живую душу.

– Да перестань ты девочку глупостям-то учить! Не хватало, чтобы еще она дома зоопарк развела!

– Но я пишу, мне некогда, – замялась я.

– Правильно, Машенька! – горячо поддержала меня Мисс Бесконечность.

– Да я и не отдам его ей, у нее даже кактус на окне засох! – с укором воскликнула мама. И тут из квартиры вдруг донесся дикий грохот.

Мы все кинулись домой, распахнули дверь… Олимпиада сидела на кровати с растерянным и виноватым видом, на полу валялась перевернутая доска.

– Я потянулась за икрой, и стол опрокинулся, – оправдывалась Олимпиада.

Но больше всего меня поразило не это: на другой стороне доски оказался инкрустированный портрет Сергея Есенина. Когда-то, когда я была еще маленькой и дядя благосклонно называл меня «голландской соплей» или «глистой в корсете» и иногда угощал орешками, он увлекался инкрустацией, выжиганием по дереву, неплохо рисовал и любил Есенина. С годами он растерял все эти ценности и дошел до того, что приспособил портрет великого поэта бабушке вместо стола, на который она ежедневно проливала сладкий кофе, просыпала сахар, так, что кое-где намертво прилипли яичные скорлупки и крошки хлеба…