Не берусь подсчитать, во сколько обошлась тогда нашей стране гремучая ртуть из Кремля. Из КГБ. Из Совмина. Из других центров легальной и тайной власти. Да и кто теперь за это возьмется! Все только знаем, что очень дорого. Но ходили мы еще по цветочкам. А расплата по полной программе была и будет пока впереди.

И Ельцин, хотя сидел еще тихо, но уже расправлял подсохшие крылья, счищая с себя последнюю номенклатурную шелуху. Он готовился к вознесению.

Он говорил мне потом, что к власти вел его бог. Если под богом Борис Николаевич имел в виду Михаила Сергеевича Горбачева с его окружением, с его политикой, тогда, безусловно, был прав. Не будь Ельцина, этот бог с ничтожно маленькой буквы должен был вознести кого-то другого. С таким же умением апеллировать к недовольству народа, с таким же желанием положить в карман власть. Сверхблагоприятная среда была создана Кремлем для превращения вчерашних соратников в вождей протеста.

В стране начиналась большая игра на опережение. Опасная игра. И мне пришлось быть свидетелем того, как это происходило.

Неприятностей в моей жизни хватало. И в реке я дважды тонул, и били меня, а однажды чуть даже не подстрелили в тайге. Я еще пацаном ползал с дубинкой в густых зарослях шиповника, гоняясь за молодым глухарем, а подошедший охотник принял меня за росомаху и пальнул по кустам. Пуля порвала фуфайку и обожгла плечо. Позже, в августе 91-го и октябре 93-го, попал в расстрельные списки недругов — сначала у членов ГКЧП, затем у команды и.о. президента России Руцкого. И каждый находил для этого свои доводы.

А вот когда толпа волокла меня распинать на кресте, я не мог объяснить причину такой свирепости. Крест был сколочен на скорую руку: поперек ствола дерева прибит шершавый деревянный брус. И рядом люди — с молотками и гвоздями. А распинать на сельском стадионе в южной Грузии меня тащили по распоряжению Звиада Гамсахурдиа. Как я там оказался — история особая. С нее и начну.

В конце работы первого съезда, в июне 89-го, из нас, народных депутатов, сформировали временные комиссии, которые утверждали структуру и членов правительства СССР. Все шло без сучка и задоринки, пока на заседании нашей комиссии не появился министр газовой промышленности Черномырдин. С только что назначенным на съезде премьером Рыжковым он согласовал проект преобразования союзного министерства в концерн «Газпром» и принес его на утверждение.

Мы попросили Виктора Степановича представить весь пакет документов и взяли тайм-аут для их изучения.

Биография отрасли была мне известна по журналистским командировкам. Все последнее десятилетие страна напрягалась до хруста костей, создавая газовую империю. Усекались бюджетные вложения на дороги, школы, больницы и жилье в Центральной России — деньги шли на закладку северных городов Новый Уренгой, Ноябрьск, Ямбург, Пуровск… Открывались и обустраивались уникальные месторождения. Транспортные магистрали диаметром 1420 мм протянулись на 20 тысяч километров. Советский Союз по добыче газа вышел на первое место в мире. И последний аккорд: была создана инфраструктура для продажи сырья за рубеж — газопроводы Уренгой — Помары — Ужгород (4500 километров) и Ямбург — Западная граница СССР (3473 километра).

И вот на все это богатство Черномырдин положил свой номенклатурный глаз. Могущество империи создавал бывший министр Сабит Оруджев. А рыжковский выдвиженец Черномырдин сочинял справки, работая в аппарате ЦК. Теперь он попросту решил приватизировать союзную отрасль.

По плану Виктора Степановича, министерство упразднялось и все его обязательства ложились на государство, точнее, на население, или, еще точнее, — на нас с вами. А всеми правами вместе с движимым и недвижимым имуществом одаривалась группа шустрых людей. За концерном сохранялись централизованные фонды, распределяемые Госпланом и Госснабом, а также функции союзного министерства во внешнеэкономической деятельности — экспорт, импорт. Он создавал свою сеть коммерческих банков, совместные предприятия за рубежом и посреднические структуры для торговли газом. И — сухой остаток проекта! — расходовал народные деньги по усмотрению группы директоров на принципах самоуправления.

Еще впереди были фокусы Черномырдина с рассовыванием России по сундукам олигархов — и нам такой замах показался чересчур откровенным. Мы чуть не задыхались от неловкости и возмущения. В комиссии были депутаты из разных республик: прибалты смотрели на все с равнодушным спокойствием, но россияне смело катили черные шары. И комиссия высказалась против проекта. Черномырдин слушал наши резоны, краснея от недовольства, молча встал и стремительно двинулся к выходу.

— Побежал ябедничать к Рыжкову, — съехидничал кто-то из депутатов. Мы все засмеялись, довольные результатом голосования. И зря: рано пташечка запела.

Была еще одна попытка пройти через нас — неудачно. И тогда тех, кто шумел громче всех, выражая свое несогласие, выдернули из состава комиссии — заменили на «тюбетейки». Так называли опору цековского аппарата — депутатов Туркмении и Таджикистана. Но выдернули нас под благовидным предлогом.

Меня вызвали в Кремль и назначили зампредом комиссии Верховного Совета по расследованию ферганских событий и обустройству турок-месхетинцев. Пришлось спешно паковать дорожную сумку и отправляться в Узбекистан. Других ершистых депутатов разбросали тоже по дальним точкам Союза.

В Узбекистане мне и сообщили звонком из Москвы, что создание «Газпрома» Черномырдин с Рыжковым пробили. В заявленном варианте. Приватизация сверхдоходной отрасли состоялась. Ельцин потом еще добавит чиновникам возможностей для обогащения. И станет «Газпром» для проходимцев всех мастей дойной коровой. А кормить эту корову будет народ через скачущие вверх тарифы на газ.

Июньскую жару в Фергане усиливали пожары — горели дома месхетинцев, валялись трупы на улицах. Погромщики на грузовиках и автобусах шныряли по городу — у всех в руках было оружие. Они гонялись за турками, но доставалось и русским. Размахивая зелеными полотнищами, недоросли-погромщики слали угрозы «старшему брату». Милиция помогала бандитам.

Кто должен возглавить борьбу за порядок? Ферганский обком партии и облисполком — так полагали члены комиссии. И мы поехали на встречу с руководителями этих организаций.

В Узбекистане я бывал часто — как и в других республиках Средней Азии. И наблюдал за эволюцией поведения местной бюрократии. Народ как был гостеприимным, приветливым и покорным, таким же и оставался. А вот чиновники в отношениях к Москве и России менялись. С каждым годом в них поднимался уровень национального высокомерия и эгоизма.

Еще лет семь назад они кидались брататься с командированными из столицы Союза, а в последнее время стали встречать бурчанием о кознях России. Я уже отмечал, что разрушение экономических связей между республиками в 88-м сыграло негативную роль. Но больше всего развращал местную бюрократию пофигизм Центра к искусственному раздуванию сепаратизма.

Народу было выгодно жить под общей крышей державы — всегда можно найти управу на своих чиновников-беспредельщиков. А местной знати очень хотелось избавиться от контроля Москвы, чтобы побайствовать вволю. И ей нужны были аргументы для объяснения соплеменникам, почему надо уходить из Союза. С экономическими аргументами кремлевская власть помогла. Не поскупилась и на политические.