— Справимся, дьякон Назар!

— Ну, храни вас Факел.

Ну чо, выкатили мы три длинных повозки с люминевыми баками, туров впрягли, покатили. Работка не сложная, ага, хотя три бака полных долго заливать, может, за два дня не управимся. Такое уже случалось, после сильных дождей вода на Факеле портилась. Пока заразу выводили, привозной водой спасались. Дык у пасечников вода завсегда вкуснее! Тут одна закавыка… к северным колодцам чтоб попасть, вдоль Пепла придется ехать, в обход леса чтоб. А это не шибко хорошо…

Поехали, ага.

— Твердислав, может, срежем по горелой просеке? — предложил Бык.

Бык — он смелый, как на Пасеку идет, завсегда с собой переводчика таскает. Кувалда называется, ага. Почему-то с кувалдой обезьяны лучше понимают.

— Нет, — сказал я, — один так срезал. До сих пор башкой трясет.

Обогнули мы базар, нарочно большой крюк по пустоши дали, нечего любопытным на нас глазеть. Втянулись в Чагинскую улицу, так уж эта просека до Последней войны называлась. Слева Пепел уже показался, не к ночи его поминать. На краю папоротник рос, лишайник серый. Много домов, бомбами побитых, встречались и большие, но кусками. Сразу было видно, где бомбили, где био прошел, а где ракеты кидали. Там где ракета влетела, домов не было, ага, одни головешки. Зато сохранилась пара углов, как-то до сих пор держатся. На них, ежели постараться, можно прочесть — Чагинская улица. Справа — Пасека, заросли сплошные, зелень да птицы орут.

С километр спокойно проехали, до Белых высоток. Агроменные домища, этажей по двадцать и боле, всякий раз глядю и диву даюсь, как люди могли в таком жить и не заплутаться. Тут не все упали, иные до сих пор держатся или друг на дружку маленько завалились. Только заросли дрянью до самой крыши, плесенью, лишаем. Птицы поверху живут, из окошек порхают, а засрали дома так, ну будто сосульки висят. Мы туда как-то вместе с пасечниками лазили, этот самый птичий помет собирали. Ну чо, пасечники — они умные, говорят, на помете у них огурцы всякие, укропы быстрее растут. Еще мы там каруселю детскую из пепла откопали, было дело. К домам-то когда подходишь, этажа два нижних золой засыпаны да затрамбованы давно. Бык железяку в золе нашел, антиресно ему стало, ну копал-копал, и каруселю выкопал. С конями и птицами, ага. Утащить ее на Факел не вышло, рассыпалась. Так чаще всего и бывает, найдешь чо ценное, а оно в руках обсыпается…

— Десятник, ногам горячо!

— Тсс. Не галдеть.

— Вроде дождик начинается…

— Только этого не хватало.

Я присел, рожей к земле нагнулся. Дык твердый я, жара долго не чую, разве что носом и губами. Так и есть, дядька Степан не ошибся. Снизу жарило, ешкин медь, еще как жарило. Но пока что в сапогах было нормально. И чо там гореть может, когда слева пепел и так вон глубиной с полметра? Руку сунь — всюду зола.

Только руку никуда лучше не совать. Дык возле Пепла вообще надо очень осторожно. Тут и глазам верить нельзя. Вот справа Пасека, лес зеленый шумит, елки, березки всякие… а налево за обочиной земля лысыми серыми горами стелется. Это тоже плохо, что горы. Далеко не видать, ешкин медь, кто к тебе крадется. Только горы не настоящие, не как в журналах. Это мусор когда-то был, да весь выгорел. Батя говорит, а ему еще дед говорил, что до войны тут строили большой мусорный завод, и отовсюду к нему дерьмо всякое повезли. Вот оно и горело. Годами без продыху горело, ага, даже зимой.

— Все, отдохнули, что ли? — спросил я. — Тогда дальше идем. Бык первый. Степан взади.

Тронулись. Ветер шуршит, золу кругами носит, а кажется — шепчет кто-то на разные голоса. Не шибко-то уютно такое слышать, дык ухи-то не заткнешь. Под ногами вроде гладко, но так только кажется. Не улица, а канавы сплошные, и пеньки от срубленных деревьев, и норы всякие. Если пасечники тут рубить не будут, быстро улица зарастет. Но в Пепел лес все равно не проникнет, только гадость там растет, ага.

Бык впереди острой пикой колол, только потом ногу ставил. Тут, ешкин медь, и не заметишь, как на три этажа вниз сковырнешься…

— Десятник, наверху, на башне, — негромко сказал Леха.

От глаз у мальца острый, я бы сразу не засек. Только это не башня была, Леха не шибко культурный, мало слов знает. Это опора, ага. Здоровенная такая фигня, вроде человека с растопыренными руками, она прежде провода ликтрические держала. Есть и другие опоры, но те попадали давно, а эта пока держится.

Я поглядел в бинокль. Двое шустро скользили вниз, перелезали с одной железной сваи на другую. Слишком шустро для людей.

— Степан, на, погляди, чо это.

Дядька Степан покрутил колесико, поглядел.

— Тьфу ты, пакость какая. Славка, никак это осмы.

— Осмы? Что за осмы? — Наши схватились за аркебузы. Хотя для стрельбы далековато.

Я забрал взад бинокль, антиресно же. Ну чо, те двое все спускались, мягко так прыгали по фермам, ниже и ниже. Куда спешили — непонятно, может, нас приметили. Наконец, я различил, что оба верхолаза — вроде как люди, но шибко руки у них длинные.

— Что такое? Десятник, кто там?

— Не галдеть. Идем, не дергаемся. Бык — сдвинься к левой обочине, Кудря — в центр. Всем поднять щиты.

Я пробежался до головной телеги. Туры шли ровно, не брыкались. Стало быть, никто пока на нас не кинется, быки не хуже собак врага чуют.

— Да, давненько я с чудилами этими не встречался, — хмуро сказал Степан. — Славка, не тревожься. На караван не нападут, не та у них порода.

— А на одного — нападут?

— Да кто их знает? Их никто толком не знает. Одного встретишь — так мирный, забитый, тише травы. Да и не так просто встретить. Н-да, вот не гадал, что они на Пепле объявятся.

— А что они жрут?

— А кто их знает.

— Они хоть говорят? — Я стал вспоминать, что нам рассказывал дядька Прохор и мой отец. Хорошего про осмов ничего не припомнил.

— С нами не говорили. Славка, да я их всего два раза и видел, давно, ты еще малым был. Гадкие они, трогать не хочется. Вроде осьминога, только по стенам лазает. По стенам так лазает, хрен догонишь. С кио тут лялякал… толкуют, мол, у осмов где-то на севере свой большой бункер есть, но, кто их разберет, где правда, где нет?

Чо-то мне эти сказки нравились все меньше. На Пепле вообще всегда дергаюсь сильно. Дык, а кто тут не дергается? Уж такое место поганое.

— Ну чем живут-то? Чо бы им на Пасеку не пойти? Там вон хоть зверя какого завалить можно.

Я влез на самый верх бочки, вертел головой, глядел в бинокль — ничего живого над Пеплом. Только далеко, отсюда не видать, за холмами, воздух дрожал. Там мусорный комбинат, ага. То, что от него осталось.

— Тут как-то на базаре с пасечниками лялякал, выпивали немножко, — продолжал Степан. — Ну, пасечники, ты ж их знаешь, слова не вытянешь. А тут разболтались немножко. Они ж на Пепел ходят, свои дела делают. Вот и намекнули, мол, на подстанции осма видели. Я тогда не поверил. Зря не поверил.