«Можно подумать, будто он не видел женщины больше месяца. На самом деле и дня не проходит без того, чтобы он меня не отодрал. Хотя, если бы Марк вел себя иначе, я бы тут же от него сбежала. Я хочу, чтобы мой рот и моя вагина всегда были для него подарком, чтобы он постоянно чувствовал, что я вот-вот могу от него ускользнуть. Поэтому вполне понятна его пылкость и ненасытность. Я люблю своего мужа, но, без сомнения, быстро бы соскучилась, если бы он выступал в образе робкого трубадура. Мне кажется, ему не грозит эта архаическая томность».

Эммануэль могла кричать от удовольствия, не прерывая хода своих мыслей. Она продолжала размышлять, перелистывать в памяти бывшие и нынешние крайности плотской страсти мужа, пока Марк занимался с ней любовью:

«Он работает без устали вот уже около года, и во время отпуска он больше всего любит закрыться со мной в номере отеля! Ему неважно, куда выходят окна комнаты, главное, чтобы была кровать, которую мы не будем покидать ни днем, ни ночью. Он считает, что во время отпуска заниматься любовью можно везде и всегда, даже во время экскурсий, которые мне изредка удается посещать. Тем хуже, если перед нами будут останавливаться прохожие, разъяренные нашим бесстыдством. А может, это даже и лучше! Марку все еще очень нравится, когда наблюдатели следят за тем, как меня соблазняют на пляже».

Это воспоминание еще более возбудило Эммануэль, ей даже показалось, будто она слышит, как мириады ласточек чирикают одновременно в гнездах, созданных из водорослей на берегу моря, и в ее голове.

«У моего любимого есть один принцип, к лучшему это или к худшему: его доверия достойны лишь те, кто восхищается мною; у остальных же, по его мнению, не только отсутствует вкус, но на них также, в его глазах, нельзя положиться ни в дружбе, ни в работе. От меня же он требует, чтобы я гордо участвовала в постоянном отборе достойных. Важен каждый мой жест, значима каждая деталь моей внешности. Малейшая колкость, нанесенная по лучезарному уголочку сердца, где он хранит мой образ, ранит его, заставляет сомневаться в смысле жизни. Марк, будучи скептиком в отношении многих вопросов, становится абсолютно нетерпимым, когда его вера в мое сияние поставлена под угрозу».

Он также не прощает безнравственного поведения… Эммануэль вспомнила сцену, когда Марк едва не упал в обморок. В тот вечер, сев с женой за столик в ресторане, он тут же увидел, что на ней короткие трусики. Поскольку он находился там с официальными лицами, ему пришлось дождаться конца ужина, чтобы она смогла ему объяснить, что допустила эту оплошность из-за своей доброты. Этот подарок из шелка небесного цвета, расшитый голубками, сделала ей портниха. Эммануэль согласилась надеть их прямо при ней. А потом у нее не хватило духа снять их перед встречей со своим принципиальным мужем. Она тут же искупила свою вину, сняв объект недовольства на виду у публики и положив его прямо в пиджак моралиста.

Когда Марк этой ночью отошел от оргазма, который совершенно лишил его сил, Эммануэль решила громко подытожить изучение его особенностей, которые она мысленно вспоминала:

– Ты такой чуткий, такой услужливый, такой учтивый при любых обстоятельствах, даже слишком учтивый, с моей точки зрения. Твои коллеги и клиенты считают тебя образцом культуры и хладнокровия, такта, сдержанности, терпения. Ты никогда не повышаешь голоса и отвечаешь спорщикам с таким юмором, который обезоруживает самых неистовых противников. Какой паук тебя укусил, если с первых минут нашей близости ты все время бросаешься на меня?

Марк ответил неопределенным жестом. Он предпочел предоставить Эммануэль самой разбираться в таком противоречии. Однако он все же хотел услышать, как она сложит в новое фаблио все мастерски подобранные перипетии, плоды которых он пожинал до сих пор.

Эммануэль с готовностью ответила на это ожидание:

– Что ты делал тем утром у Алекса Ириса? Ты ведь говорил, что не знал о богатой истории его виллы, находящейся в самом сердце долины Шеврёз? Я тоже. Мы с Жаном расстались всего месяц назад, и я пыталась поговорить с этим великим человеком, которого я в дальнейшем могла гордо называть «моим издателем»: он только что подписал мой первый долгосрочный контракт переводчицы, что обеспечивало мне свободу и финансовую независимость! Я сказала ему, что решила навсегда стать лесбиянкой, потому что любила девушку с шевелюрой молодой львицы, которую держала тогда за руку. Я была без ума от ее груди, ее ног и ее киски. Казалось, он понимал меня, и это укрепляло мою решимость. И тут вдруг появился ты. Ты не слушал, что я говорила. Ты на меня посмотрел глазами Пророка Желания. Возможно, ты и сам считал себя Моисеем и подумал, что открывал Ханаан с вершин Аварима. Разница состояла лишь в том, что ты не был сторонним воздыхателем и не принял моего отказа. Ты вытащил мою ладонь из руки Мары, обхватил запястье и пошел к земле обетованной, которая представлялась тебе в форме небольшой рощи, находящейся совсем неподалеку. Ты все время смотрел на землю, пока не нашел более-менее приемлемый уголок. Он был довольно каменистым, и когда ты поднял меня с жертвенного алтаря, мои ягодицы и плечи находились в самом жалком состоянии. Но я была очень довольна твоими манерами и твоими действиями.

Они вместе рассмеялись, с одинаковым удовольствием вспоминая этот прекрасный день. Эммануэль потерлась об него и перешла к выводам:

– Мысль выйти за тебя ко мне пришла не сразу. Я не выхожу за всех своих хороших партнеров. Я начала об этом думать, лишь когда ты мне доказал, спустя недели и месяцы, что твои манеры и действия были такими постоянно и что ты не собирался их менять. Ты меня убедил, что близость с тобой – хороший выбор. У нас будет семья, но я буду чувствовать себя при этом обитательницей борделя. Мне это пришлось по вкусу. Да и кто бы отказался от такого?

– Согласен с тобой, – заметил Марк. – Ты вышла за меня из-за того, что тебе понравилось, как я занимаюсь любовью. Я же на тебе женился из-за твоей манеры беседовать.

– Я уж вижу, – сказала Эммануэль. – Если у тебя есть силы слушать мои речи после того, чему ты меня только что подверг, ты действительно должен быть интеллектуалом.

– Меня слишком возбудил твой золотой панцирь, он вызывает у меня слишком сильную эрекцию.

– Да что ты говоришь! – запротестовала Эммануэль. – Она у тебя все время такая. Не забывай, что и мне порой бывает нужен отдых.

Она рассказала Марку, как ее кожа приобрела цвет золотых лепестков и почему формула, с помощью которой происходит эта трансформация, получила предварительно название Гелиак. Марк признал:

– Очевидно, для своих лет этот Сен-Милан знает довольно много!

Эммануэль изумилась, уловив в тоне, которым Марк произнес слово «этот», нотку скептицизма. Когда муж говорил о Лукасе, он всегда становился скептиком. Эффект исчезающего платья и изменение пигментации кожи Эммануэль должны были бы его убедить, что автор этих изобретений – не плод воображения его жены.

«Чтобы покончить с этим недоверием, – решила она, – мне нужно представить своего любовника Марку. И сделать я это должна неожиданно. Это образумит Марка».