И конечно, совершенно не ожидал увидеть то, что увидел.

Посередине комнаты лежали ее юбки — целая гора белого шелка. Рядом скособочился каркас для юбок, а возле открытого окна валялись ее чулки.

Впрыгнув в карету, София тут же повернулась к Эмме спиной и начала рыться в саквояже, чтобы достать из него дорожное платье.

Маркиз Траэрн не шутил, когда предупреждал, что стена его дома таит в себе опасность. Спуск оказался головокружительным. Ей пришлось заранее избавиться от каркаса из жесткого китового уса, снять юбки и, прильнув к стене, обвитой плющом, в страхе за свою молодую хрупкую жизнь закончить скольжение по стене падением на одну из самых модных мостовых Лондона почти нагишом — лишь разодранная в клочья шемизетка едва прикрывала ее тело.

Эмма, сидящая напротив, снова закручивала волосы в безукоризненный узел на затылке. Она сняла с себя старую, много раз штопанную кофтюльку, которую напялила, чтобы талантливо разыграть интермедию перед домом маркиза Траэрна и помочь Софии бежать. Надела свой обычный черный жакет и аккуратно расправила поверх него накрахмаленный кружевной воротник.

София сочла, что тяжелое, ничем не нарушаемое молчание между ними весьма красноречиво. Страшно даже представить, что могла подумать Эмма о ее более чем странном виде.

— Я знаю, как я выгляжу… — Она оглянулась на компаньонку, натягивая на себя простые хлопковые нижние юбки с оборками из кружев.

Глаза Эммы расширились, на губах задрожала улыбка.

— Выглядите как? — уточнила она. — Я что-то не поняла?

Встряхнув жакет, София продолжала:

— Иначе ничего не вышло бы. Мне пришлось скользить по стене, цепляясь за все что придется. Как бы мне это удалось в каркасе и с путающимися между ног юбками?

— Я и словечка против не сказала. — Эмма кивком выразила свое полное согласие.

— Он запер меня. Другого выхода не было. Пришлось вылезать через окно.

— Конечно. — Эмма сложила руки на коленях. — Но меня интересует, София, было ли на вас платье, прежде чем он запер вас в кабинете?

— Конечно! — поспешно солгала София. — Ну-у, большая часть. — Неосознанно ее пальцы поднялись к лицу, воспоминания о поцелуях Джайлза вспыхнули с новой силой.

И снова в салоне кареты повисла тишина, лишь стук колес извне и ничего более.

— Ладно, я-то всегда рада возможности вспомнить свои актерские навыки после стольких лет вдали от сцены, — наконец произнесла Эмма. — Но мне интересно, отчего вы вдруг решили продолжать представление и передо мной. — Ее внимательный взгляд осмотрел фигуру Софии и уперся в босые ступни.

— Ты считаешь, что я все еще играю? Что я на самом деле?.. — София отвернулась и суетливо продолжала одеваться.

— Что-то не припомню ни в одном из наших планов такого пункта, что вы позволите мужчине удовлетворять свои потребности до того, как он выпьет мое зелье.

— Он знал про снотворное, — пояснила. София. — Наверное, его просветил приятель, герцог Стэнтон. Вот он и не стал пить со мной.

Эмма молча кивнула в ответ.

— Я знаю, как это выглядит со стороны, — снова начала София, сама не понимая, почему ей так настоятельно понадобилось объясниться с Эммой. — Дело в том, что ничего такого не было. Сказать по правде, если бы на стене не оказалось так много плюща да рядом не проходила труба водостока, мне пришлось бы остаться там…

София замолчала.

Остаться там. В его объятиях, позволив ему снять с себя скудные остатки платья, эти чертовы юбки… Его губы целовали бы сейчас ее затылок, плечи, грудь… Ее взгляд стрельнул в сторону оставшегося позади дома, она и сама изумилась направлению своих мыслей.

— Дело в том, что я уже практически выбралась из дома к тому моменту, когда вы с Оливером прибыли на подмогу.

— А-а, так вот чем вы там занимались! Оказывается, вы совершали побег.

— Конечно. Чем еще я могла заниматься?

Выгнутые дугой брови Эммы были единственным ответом на этот вопрос.

— Ну-у хорошо, возможно, я и позволила ему пару раз поцеловать себя, — призналась София. — В тот момент это показалось мне лучшим способом отвлечь его.

Эмма весело засмеялась.

— София, я не ваша полуслепая тетушка. Это я, Эмма. И вам никогда не удастся скрыть от меня ваш восторг от его любовных ласк. Вы довели этого беднягу до потери пульса и наслаждались каждой минутой объятий.

Эмма открыла еще один саквояж, порылась в нем и вынула пару толстых чулок вместе с крепкими кожаными башмаками.

— Пусть так, — согласилась София, с благодарностью принимая вещи. Но думала она о том, как ранило ее то, что именно он прервал их страстные объятия. Он отвернулся от нее с таким изумленным выражением на лице, словно сожалел обо всем, что произошло между ними, и не понимал, как допустил такое. Глаза его даже злобно сверкнули. Как будто во всем происходящем была виновата лишь она.

Одеваясь, София размышляла и о том, что Эмма была недалека от истины, но, конечно, ни за что не призналась бы в этом никому.

Она не стыдилась той волшебной силы, которая заставляла мужчин слабеть от ее дразнящего флирта. Ей нравилось, что всего лишь один ее чувственный взгляд делает ее предметом тайных мечтаний мужчин.

При французском дворе ее образование заключалось и в таких вот уроках. София рано научилась тому, как избавляться от назойливых кавалеров, но знала также, когда можно допустить некоторые вольности.

Именно под влиянием уроков-флиртов она вообразила себя влюбленной. И объясняла это восторженной страстностью, которую любовник сумел пробудить в ее неопытном пятнадцатилетнем теле.

О, это была любовь! По крайней мере она так считала, пока ее любовничек не сбежал, испугавшись ответственности, а шокирующая правда об их связи не вынудила родителей отослать свою необузданную дочку к более строгим и умеренным английским родственникам.

Покачивание кареты, катившейся в направлении побережья, позволило ей наконец расслабиться и перестать содрогаться от пережитого волнения. И хотя София понимала, что должна ликовать: ей удалось удрать из кабинета маркиза Траэрна! — она ощущала внутри себя странную потерю.

Ах, если бы она была такой, как все остальные девушки! В модном платье была бы представлена обществу… встретила бы маркиза Траэрна на балу… позволила бы ему ухаживать за собой… внешне оставаясь равнодушной и недоступной, ничем не выдала бы бешеный стук сердца и дрожь в коленях… Да, если бы она была, как все, то в конце концов уступила бы его страстным мольбам и согласилась бы на его предложение руки и сердца…

Думая о событиях прошедших суток, она могла бы сказать, что в какой-то степени ее девичьи мечты сбылись.

Но ни в одной из ее девичьих грез она ни разу не представляла себя крадущейся в свою брачную ночь полуголой, в одной разорванной рубашке, по холодным улицам Лондона. Или спешащей в ночи через полстраны в карете, уносящей ее все дальше и дальше от жениха.