— Я сам пользуюсь такими же, — смеясь, сказал чернобородый коротышка, — отчасти ради рекламы, отчасти ради удобства. Я не вру, эти заводные болваны принесут уголь для камина, бокал вина или расписание поездов куда шустрее, чем слуги из плоти и крови. Главное, нажать правильную кнопку. Впрочем, не стану утверждать, что у них нет недостатков.

— Неужели? — отозвался Энгус. — Есть что-то, чего они не умеют?

— Есть, — холодно отозвался Смайт, — они никогда не расскажут, кто подбросил письма.

Автомобиль коротышки был мал и стремителен, как и его хозяин. Неудивительно, ведь это Смайт его усовершенствовал. И как бы вы ни относились к рекламе заводных механизмов, их создатель не лукавил. Ощущение скорости и миниатюрности усилилось, пока они мчались по белой дороге, огибая повороты, в мертвенном, но ярком свете заходящего солнца. Вскоре повороты стали еще круче, они поднимались по спирали вознесения, как выражаются современные последователи теософии. И впрямь, соперников занесло в ту часть Лондона, которая крутизной улиц, а возможно, и живописностью не уступает Эдинбургу. Ряды многоквартирных домов вставали один над другим, а еще выше, в косых лучах солнца египетской пирамидой золотилась громада здания, к которому мчался автомобиль. Они завернули за угол, и внезапно, словно распахнулось окно, вид изменился: теперь дом возвышался над морем зеленой черепицы. Напротив, на другой стороне полумесяца, который представлял собой Гималаи-мэншнз, тянулась живая изгородь, больше похожая на оборонительный вал, чем на элемент садовой архитектуры. Ниже лежал искусственный водоем, своего рода канал или ров вокруг неприступной крепости. Автомобиль миновал лоток с каштанами, а на другом конце полумесяца Энгус успел заметить смутно синеющую фигуру полицейского, который медленно прохаживался по тротуару. Лоточник и полицейский казались единственными человеческими существами на уединенной городской окраине. Энгуса посетило странное чувство, что эти двое олицетворяют собой безмолвную поэзию Лондона. Он представлял их персонажами рассказа.

Автомобильчик пулей подлетел к нужному дому, выбросив своего хозяина, словно отстрелянную гильзу. Смайт немедленно набросился на рослого швейцара в блестящих галунах и низенького привратника без пиджака. Оба заверили, что с тех пор как он спрашивал их в последний раз, мимо них и мышь не прошмыгнула. После чего Смайт и слегка озадаченный Энгус зашли в лифт и ракетой взмыли на верхний этаж.

— Зайдем на минуту ко мне, — предложил запыхавшийся Смайт. — Хочу показать вам письма. А после приведете своего приятеля.

Он нажал на невидимую кнопку в стене, и дверь сама собой отворилась. За ней оказалась просторная передняя, единственной характерной особенностью которой были ряды механических истуканов, которые высились с обеих сторон, словно портновские манекены. Как полагается манекенам, они были без головы, широкоплечи и выгибали грудь колесом, а в остальном не больше походили на людей, чем вокзальные торговые автоматы в человеческий рост. Вместо рук у манекенов торчали металлические крюки для подносов; чтобы различать фигуры между собой, их покрасили в бледно-зеленый, ярко-красный и черный цвета. В остальном они были обычными железками, второй раз не взглянешь. Особенно сейчас, когда между рядами лежало нечто поинтереснее — обрывок бумаги, чью белизну пятнали алые буквы. Проворный изобретатель вцепился в него, едва переступив порог. Затем передал Энгусу. Алые чернила еще не успели высохнуть.

«Если ты виделся с ней сегодня, я тебя убью».

Наступило короткое молчание, затем Исидор Смайт спокойно поинтересовался:

— Не хотите выпить? Кажется, мне нужен виски.

— Спасибо, но Фламбо вам сейчас нужнее, — хмуро ответил Энгус. — Кажется, дело принимает серьезный оборот. Я иду за ним немедленно.

— Вы правы, — согласился Смайт, демонстрируя великолепное присутствие духа. — Приведите его как можно скорее.

Закрывая дверь, Энгус успел заметить, как Смайт нажал на кнопку, и механическая фигура заскользила по желобу в полу, держа на подносе графин и сифон. Ему стало не по себе при мысли, что он оставляет коротышку в одиночестве среди неживых слуг, имеющих обыкновение воскресать, как только дверь закрывается.

Шестью ступенями ниже привратник без пиджака возился с ведром. Посулив щедрые чаевые, Энгус заставил его пообещать, что он с места не сдвинется, пока Энгус не вернется вместе с сыщиком, и проследит за каждым, кто вздумает подняться по лестнице. Сойдя вниз, Энгус велел швейцару смотреть в оба. Тот сообщил, что в доме нет черного хода, что значительно упрощало дело. Не удовлетворившись этим, Энгус отловил неугомонного полицейского и убедил до своего возвращения постоять напротив входа. Наконец он подошел к лотку купить каштанов на полпенни и узнать, надолго ли продавец собирается тут задержаться.

Продавец каштанов, кутаясь в воротник, заявил, что уходит, скоро пойдет снег. И впрямь становилось все темнее и холоднее, но Энгус, применив все свое красноречие, убедил продавца повременить.

— Грейтесь у жаровни, — предложил он серьезно, — подкрепляйтесь каштанами. Съешьте хоть весь лоток, расходы за мой счет. Если дождетесь меня и расскажете обо всех мужчинах, женщинах или детях, что войдут в дом, где стоит швейцар, получите соверен.

Окинув последним взглядом осажденную крепость, Энгус резво заспешил прочь.

— Будем считать, дом обложен со всех сторон, — промолвил он. — Не могут же все четверо оказаться сообщниками мистера Уэлкина!

Лакнау-мэншнз лежал в предгорьях той горной системы, пиком которой были Гималаи-мэншнз. Контора мистера Фламбо располагалась на первом этаже и являла собой разительный контраст американской машинерии и холодному гостиничному лоску апартаментов «Бессловесной прислуги Смайта».

Фламбо принял своего друга Энгуса в артистическом будуаре, украшенном саблями, аркебузами, восточными диковинами, бутылками итальянского вина, древними глиняными котлами, пушистым персидским котом и невзрачным католическим священником, который смотрелся здесь особенно неуместно.

— Мой друг отец Браун, — представил его Фламбо. — Давно хотел вас познакомить. Отличная погода, хотя и немного холодно для южанина вроде меня.

— Я думаю, скоро развиднеется, — заметил Энгус, присаживаясь на оттоманку в фиолетовую полосу.

— Нет, — кротко возразил священник, — снег уже пошел.

И впрямь на фоне темнеющего прямоугольника окна закружились первые снежинки, предсказанные продавцом каштанов.

— Я пришел по делу, — хмуро промолвил Энгус, — и оно не терпит отлагательства. Видите ли, Фламбо, один человек, ваш сосед, отчаянно нуждается в помощи. Его преследует враг, которого никто никогда не видел.

И Энгус пустился в обстоятельный рассказ о Смайте и Уэлкине, начал с истории Лауры, присовокупив собственные наблюдения. Рассказал о таинственном смехе на углу пустых улиц, о странных словах, прозвучавших в пустой комнате.

Фламбо с возрастающим волнением слушал рассказ приятеля, священник же, напротив, никак не обнаруживал своих чувств, держась словно бессловесный предмет мебели. Когда дошло до истории с таинственной надписью на витрине кондитерской, Фламбо вскочил, и его мощная широкоплечая фигура заполнила собой всю комнату.