на постели; глаза ее были закрыты, дышала она глубоко и спокойно.

— Уже поздно, — тихо сказал я.

Она сонно улыбнулась и открыла глаза.

— Мне давно не было так хорошо…

— Мне тоже, — нервно солгал я; мне не поправилась мысль о том, что мною можно воспользоваться как снотворным.

Камилла села в постели, опершись на локоть, и отбросила волосы назад. Она явно гордилась своим телом и устроилась так, чтобы выглядеть как герцогиня Альба.

— Черт, что скажет мой муж?

— Надеюсь, я этого никогда не узнаю, — искренне сказал я.

Она томно улыбнулась.

— Он никогда не узнает.

— Снотворное — великое дело.

— Я не часто этим занимаюсь, — резко перебила она.

— Я этого и не говорил.

— Я хочу сказать… ну, я не так неразборчива в интимных связях, вот и все… Одним словом, я не такая, как Элен.

Ее слова вызвали у меня раздражение, чувство, что не ей говорить об Элен подобным образом: все, что она знала, — что мы могли быть на самом деле помолвлены.

— Элен не так уж плоха, — заметил я, натягивая пижаму. Потом протянул ей халат. — Вы же не хотите простудиться, верно?

Она довольно неохотно скользнула в голубой шелк и сказала с широкой, хотя и неискренней улыбкой:

— Я люблю Элен. Но вы должны согласиться, что законы для нее не писаны.

Я чуть было не сказал, что тут они просто как сестры, когда мне пришло в голову, что это было бы бестактностью: ведь они и в самом деле сестры.

Камилла попросила сигарету, и я ее угостил.

— Скажите, — спросила она, выдыхая голубой дым, — как вы думаете, сколько времени понадобится полиции, чтобы покончить с этим делом?

— Не имею представления.

— Но вы же работаете с лейтенантом Уинтерсом, верно?

Она оказалась достаточно проницательной.

— Откуда вы знаете?

— Догадаться не так уж трудно. Просто я услышала обрывок телефонного разговора, который вы вели с какой-то газетой в Нью-Йорке, — сообщила она совершенно спокойно.

— Так вы подслушивали!

Она рассмеялась.

— Это получилось нечаянно, поверьте мне. Я хотела позвонить знакомому адвокату… а вы как раз оказались на линии, вот и все.

— Не имею ни малейшего представления, — повторил я. — Я имею в виду убийство… и сколько времени понадобится полиции, чтобы кого-нибудь арестовать.

— Надеюсь, это произойдет достаточно скоро, — сказала она с неожиданной горячностью.

— Мы все на это надеемся.

Она собралась что-то сказать… но промолчала. Вместо этого она спросила меня о происшествии на лестничной площадке, и я повторил, что никого не видел. Она была явно разочарована.

— Думаю, там было очень темно.

Я кивнул.

— Слишком темно.

Она поднялась и принялась перед зеркалом приводить в порядок волосы. Я остановился за ее спиной, делая вид, что тоже причесываюсь. В зеркале я видел ее отражение; она была очень бледна, большие темные немного странные глаза смотрели прямо на меня. Я вздрогнул и вспомнил истории про вампиров, которые доводилось читать в детстве.

Неожиданно она обернулась; ее лицо оказалось совсем близко к моему. Глаза в слабом свете лампы сверкали.

— Вы должны мне помочь, — сказала она, и в ее голосе послышалось странное напряжение.

— Помочь?

— Он будет пытаться убить меня… Я в этом уверена. Точно так же, как он убил моего отца.

— Кто? Кто убил вашего отца? Кто будет пытаться убить вас?

— Мой муж, — прошептала она. И исчезла.

Глава четвертая

1

До завтрака я закончил репортаж для «Нью-Йорк Глоуб»; потом, когда лимонно-желтый утренний свет начал проникать в комнату, позвонил в Нью-Йорк, сознательно предоставляя Роудсам возможность оплатить мой разговор. Было совершенно ясно, что полицейский в штатском слушает меня по параллельному телефону: я слышал в трубке его тяжелое дыхание.

В моем материале не стоило искать больших открытий; но я понимал, что он позволит мне несколько задержаться здесь, поэтому читатели могли получить как бы взгляд изнутри на то, как несчастная семья переносит свою потерю. «Миссис Роудс, бледная, но спокойная, опираясь на руку своей очаровательной дочери Элен Роудс, присутствовала вчера в кафедральном соборе на заупокойной службе…» Тут у меня возникли известные трудности: владение газетным жаргоном приходит не так быстро, должно выработаться особое чутье, нужно овладеть стандартным набором штампов. Но я сумел заставить свой голос слегка дрогнуть, когда начал обсуждать поведение некоторых подозреваемых на похоронах.

Улыбнувшись, я повесил трубку и сунул блокнот в ящик туалетного столика. Улыбку вызвала мысль о такой прекрасной фразе: «Когда ваш корреспондент присутствовал в кафедральном соборе на заупокойной службе в память покойного сенатора Роудса, к его колену настойчиво прижималась ножка восхитительной Камиллы Помрой из Талисман-сити, жены порохового фабриканта Роджера Помроя…»

Закурив, я лениво перебрал в уме приключение с миссис Помрой прошлой ночью. На всем, что она говорила, да, пожалуй, и делала, был какой-то налет абсурда. Правда, едва ли можно назвать абсурдным то единственное, что она умела как следует: в постели она вела себя даже лучше, чем сводная сестра. Хотя Элен пришла бы в ярость, узнав об этом. Элен, как и все жрицы любви, считала, что обладает какими-то исключительными достоинствами, хотя я, честно говоря, их не замечал. Но спозаранок такие вещи меня совершенно не интересовали; несмотря на весь темперамент Камиллы, в восемь утра меня гораздо больше занимали ее слова.

У меня была теория, что лучше всего думается по утрам, когда я только что проснулся. Поскольку никаких замечательных идей, способных подтвердить или опровергнуть эту теорию, мне в голову не приходило, я искренне мог верить, что это так. Казалось, рабочее настроение снисходит на меня как раз между пробуждением и суматохой завтрака.

А подумать было над чем. Растянувшись в халате на постели и скрестив руки на груди, как статуя, я размышлял. Камилла Помрой — дочь Леандера Роудса. Несмотря на зловещие обстоятельства, она унаследовала от отца миллион долларов. Она замужем за человеком, который Роудса не любил. А Роудс не любил его. Почему? (Здесь мне пришел в голову новый вопрос: ревность по отношению к дочери? Не похоже. Почему же тогда Роудс настолько не любил зятя, что принял все меры, чтобы прихлопнуть его бизнес? С этим нужно разобраться немедленно.)

И почему Помрой не любил Роудса? Политическая вражда… Отказ сенатора от сотрудничества… Какая-то сделка? Сделка, которая провалилась? Кто-то кому-то перешел дорогу? На этом направлении можно было выяснить немало любопытного.

А Камилла Помрой? Чего она добивается? Не было сомнений, что она искренне верит в виновность мужа, но почему она обратилась с этим ко мне, а не пошла в полицию? Ну,